Яд для Наполеона - Эдмундо Диас Конде

— Спроси у сестры Шарлотты. Может, она чего и подскажет, — отделался от него привратник, указывая на монахиню, направлявшуюся к крытой галерее.

Юноша устремился за ней и, прежде чем она скрылась за дверью, окликнул по имени. Подбежал и остановился рядом, повторил свой рассказ.

Сестра Шарлотта, совсем юная монахиня в коричневом облачении, перехваченном в поясе веревкой, внимательно слушала, смиренно потупив глаза, но ему казалось, будто они прикованы к его оттопыренным карманам. С лица ее, покрытого кожей гладкой и нежной, как лепесток цветка, не сходила смущенная улыбка, обнажавшая крупные ровные зубы.

Монахиня спросила, как зовут и в каком году поступила его в заведение его мать и уверен ли юноша, что она все еще находится здесь. Имея столь скудные данные, объяснила она, в архивах искать бесполезно. И выразив сожаление, сказала, что помочь не сможет.

Бесполезно? Юноша отказывался верить. Сейчас, когда он здесь, и вдруг бесполезно? Он порывисто схватил монахиню за руку, неожиданно холодную как лед, и умоляющим голосом произнес:

— Я бы ее узнал. Я уверен!

Сестра Шарлотта, продолжая стоять с опущенным долу взглядом, покрылась легкой краской и осторожно высвободила руку.

— Я в Сальпетриере совсем недавно… У нас тут есть сестра Женевьева… Особенно обнадеживаться, конечно, не стоит, но если кто и может помочь, так только она. Она здесь всю жизнь, душу отдала этому заведению и хорошо знает пациенток. И многие по-настоящему к ней привязаны. Сестра Женевьева — пример для нас. Но она очень старенькая, никто не знает, сколько ей лет. И говорит иногда очень странно… Идите за мной.

Они прошли через лабиринт галерей, пересекли большой прямоугольный двор, вновь углубились в коридоры и наконец остановились перед решетчатой дверью в сад, окруженный со всех сторон высокими стенами.

Сестра Шарлотта, робко подняв глаза на юношу, указала на коленопреклоненную фигурку в глубине сада, и направилась к ней.

— Сестра Женевьева, это я, сестра Шарлотта, — обозначила она свое присутствие, склонившись над старой монахиней. Та медленно повернула голову. На пергаментном лице размером с кулачок блеснули стекла круглых очков. Рядом стояла небольшая корзинка с маргаритками. — Сестра Женевьева, к вам пришли.

— Мы уже никого не ждем, — ответила сестра Женевьева и отвернулась, любуясь своими маргаритками. Говорила она очень тихо. — И к нам никто не приходит.

— Но к вам пришли, сестра Женевьева. И нуждаются в вашем совете.

— Мы повидали изрядно. Но советовать нам не нравится. Нас уже нет здесь. И ничто нас больше не волнует.

— Прошу вас, сестра Женевьева!

— Пойдемте отсюда, — сказал нетерпеливо юноша. — Здесь мы ничего не добьемся. Это невозможно.

— Невозможно! — возмутилась старая монахиня. — На каждом шагу мы слышим: «Это невозможно». Невозможно… Что люди имеют в виду под словом невозможно? Как ты сказала тебя зовут?

— Сестра Шарлотта.

— Ах, да! Сестра Шарлотта похожа на цветок. Что ты ищешь здесь, сестричка цветок, что кажется невозможным?

Юная монашка терпеливо объяснила:

— К нам пришел молодой человек, который хочет спросить об одной пациентке.

— Молодой человек? Ну и ну. Было время, когда мы сами были молоды и нам нравилась молодость. О да! Сейчас, однако, все давно позади. Мы немало повидали на своем веку — и боль, и страдания, и загубленную молодость, мой маленький цветок. Все это мы прошли.

— Сестра Женевьева, — заговорил юноша, не в силах сдержаться. — Позвольте задать вам всего один вопрос. Я ищу свою мать.

— Мы знавали многих матерей, — по-прежнему не оборачиваясь, вещала монахиня. — Матерей, которые искали своих детей. И детей, которые искали матерей. — Старушка с трудом распрямилась и встала на ноги. На ней было точно такое же, как и на сестре Шарлотте, облачение, подпоясанное веревкой. — Всё это мы уже пережили. Отстрадали. Ушли отсюда далеко. И нас здесь больше нет, — объявила она, взяв свою корзинку.

— Я должен найти свою мать, — сказал юноша решительно.

Сестра Женевьева повернулась и впервые взглянула на него. Подошла ближе и, поскольку ростом не доходила ему до плеча, поверх стекол очков всмотрелась в его лицо. Подавляя возглас удивления, зажала рот ладонью. И все еще не веря, приподняла очки. Лицо ее осветилось блаженной улыбкой.

— Вот, возьми возрадуйся, — не сводя с юноши глаз, поднесла она ему маргаритки. — Сегодня для всех нас, верующих в Него, радостный день.

— Я сюда не за цветами пришел, сестра. Мне нужен ответ на мой вопрос. Я хочу знать, где моя мать.

— Возрадуйся, — продолжала сестра Женевьева, — ибо Господь творит чудеса и вознаграждает тех, кто поручает себя Его помыслам. Возрадуйся, ибо нет ничего невозможного для тех, кто истинно верует.

— Видно, придется искать как-то иначе, — обратился юноша к юной монахине.

— Нетерпеливый, какой нетерпеливый! — сказала сестра Женевьева, словно разговаривая сама с собой, и покачала головой. — Нетерпеливость так присуща молодости.

Неспешно, с благоговейной торжественностью, достала из прорези деревянный крестик с распятием. Держа его в обеих руках, поднесла к губам, почтительно поцеловала и возложила на грудь поверх рясы. Вслед за тем, словно продолжая священный ритуал, нащупала на шее цепочку, подсунула под нее указательный палец, скользнула им вниз и вынула из-за ворота потемневший серебряный медальон.

Сняла его с себя и, светясь все той же блаженной улыбкой, протянула юноше со словами:

— Мы тебя узнали. Ты так похож на Клер-Мари… Ее живой портрет. Она была умна и умела чувствовать. Такая же высокая и красивая, как и ее сын. Но голова у нее отказывалась вспоминать. Она боялась. Она часто говорила о сыне, который ушел, но однажды вернется. Она всегда верила в это. Но кто мог представить себе, что… — сестра Женевьева глубоко вздохнула. — В последний день, в тот самый, когда ее забрали отсюда, она сказала: «Сын будет искать меня, и когда придет, вы должны передать ему этот медальон. Этот медальон и его содержимое — единственное, что у него останется от родителей». Прошло много лет. И вот он, ее сын, вполне взрослый человек!

Когда ночь начала опускаться на Париж, юноша пересек Сену и не спеша направился к дому Виктора. Больше идти ему было некуда. Полиция наверняка уже искала убийцу Селесты Бастид, но вряд кто мог догадаться, что его следует искать у Виктора.

Снова пошел дождь. Юноша затаился в подворотне. Улица давно опустела. Убедившись, что все тихо, он выбрался из своего укрытия, быстро перешел на другую сторону и легонько постучал.

— Почему так поздно? — забеспокоился Виктор. — Что-нибудь случилось? Да ты весь промок!

Он закрыл дверь и, обняв юношу за плечи, провел в гостиную. Там усадил в кресло, которое придвинул к камину, и подбросил в огонь дров. Вернувшись с полотенцами, поставил у камина стул и на его спинке и подлокотниках принялся развешивать намокшую одежду. Едва он закончил, во входную дверь постучали. Юношу точно пружиной подбросило на ноги. Виктор, взяв его за плечи, заставил сесть и прошептал на ухо, чтобы тот успокоился и что в этом доме у него не будет повода для волнений.