Метро 2034 - Дмитрий Глуховский

Через сотню метров остальные тоже увидели это: ползущую имнавстречу по грунту тяжелую белесую дымку, сначала пробующую на вкус их сапоги,потом обвивающую их колени, заливающую туннель по пояс… Они словно медленновходили в призрачное море, холодное и неласковое, с каждым шагом спускаясь всеглубже по обманчиво-пологому дну, пока не погрузились в его мутные воды с головой.

Видно было скверно. Лучи фонарей вязли в этом странномтумане, словно мухи в паутине: прорвавшись всего на несколько шагов вперед,выбивались из сил, обмякали и повисали в пустоте — пойманные, вялые, покорные.Звуки долетали трудно, как сквозь перину, и даже движения давались сложнее,будто отряд действительно ступал не по шпалам, а по донному илу.

Дышать тоже становилось тяжелее — но не из-за влажности, аиз-за непривычного терпкого привкуса, который появился здесь у воздуха.Впускать его в легкие не хотелось: не оставляло ощущение, что действительновбираешь в себя дыхание кого-то огромного, чужого, вытянувшего из воздуха веськислород и напитавшего его своими ядовитыми испарениями.

Гомер на всякий случай снова уткнулся в респиратор. Хантер,скользнув по нему взглядом, запустил пятерню в холщовую подплечную сумку,оттянул жгут и прилепил поверх своей обычной маски новую, резиновую. Безпротивогаза оставался только Ахмед, который то ли не успел взять его с собой,то ли пренебрег им…

Бригадир вновь застыл, наведя свое рваное ухо на Нагорную,но сгустившаяся белая мгла мешала ему разобрать доносящиеся со станции обрывкизвуков, составить из них целую картину. Вроде бы повалилось неподалеку что-тогрузное, ухнул протяжно кто-то на слишком низкой для человека, да и для любогоживотного ноте. Истерически заскрежетало железо, как если бы чья-то рукасворачивала узлом одну из толстых труб, стелющихся вдоль стен.

Хантер тряхнул головой, будто очищаясь от приставшей грязи,и место короткого пистолета-пулемета в его руках занял армейский «калашников»со сдвоенным рожком и подствольным гранатометом.

— Наконец-то, — пробормотал он себе под нос.

Они даже не сразу сообразили, что вступили на саму станцию.Нагорная была затоплена туманом, густым как свиное молоко, и Гомеру, глядевшемуна нее сквозь запотевшие стеклышки противогаза, казалось, что он — аквалангист,проникший на борт погибшего океанского лайнера.

Сходство дополняли украшавшие стены чеканные панно: морскиечайки, выдавленные в металле суровым и бесхитростным советским штампом. Болеевсего они походили на отпечатки ископаемых организмов, обнаруженные в сколотойпороде. «Окаменелость — вот удел и человека, и его творчества, — мелькнула уГомера мысль. — Только вот кто откопает?»

…Стоявшее вокруг марево жило — перетекало, подрагивало.Иногда в нем проступали темные сгустки — вначале виделось: искореженный вагонили ржавая будка дежурного, потом — чешуйчатое туловище или голова мифическогочудища. И Гомеру страшно было даже вообразить, кто мог захватить кубрики иоблюбовать каюты первого класса за десятилетия, прошедшие со дня крушения. Онмногое слышал о том, что происходило на Нагорной, но никогда не сталкивалсялицом к лицу с…

— Вон оно! Там, справа! — заорал Ахмед, дергая старика зарукав.

Хлопнул придушенный самодельным глушителем выстрел.

Гомер крутанулся с непозволительной для своего ревматизмарезвостью, но отупевший фонарь высветил лишь кусок обшитой металлом ребристойколонны.

— Сзади! Вон, сзади! — Ахмед дал короткую очередь.

Однако его пули только крошили остатки мраморных плит,которыми были когда-то облицованы стены станции. Чьи бы очертания Ахмед ниуглядел в зыбком мороке, оно растворилось в нем невредимым.

«Надышался», — подумал Гомер.

И тут самым краешком глаза уловил что-то… Гигантское,сгибающееся под слишком низким четырехметровым потолком станции, невообразимопроворное для своего исполинского роста, вынырнувшее из тумана на самой границевидимости и канувшее обратно, прежде чем старик успел навести на него автомат.

Гомер беспомощно оглянулся на бригадира…

Того нигде не было.

* * *

— Ничего. Ничего. Не бойся, — останавливаясь и отдыхая междусловами, утешал ее отец. — Знаешь… Где-то в метро есть люди, которым сейчаскуда страшнее…

Он попробовал улыбнуться — вышло жутко, будто у черепаотвалилась челюсть. Саша улыбнулась в ответ, но по острой скуле, измазанной вкопоти, попозла соленая росинка. По крайней мере, отец пришел в себя — посленескольких долгих часов, за которые она успела уже все передумать.

— На этот раз совсем неудачно, ты уж прости, — говорил он. —Решил все-таки дойти до гаражей. Далековато оказалось. Нашел один нетронутый.Замок из нержавеющей стали, в масле. Сломать не получилось, привязал заряд,последний. Надеялся, машина будет, запчасти. Рванул, открываю — пусто. Вообщеничего. Зачем запирали, сволочи? А грохоту сколько… Молился, чтобы никто неуслышал. Выхожу из гаража — вокруг псы. Думал, все… Думал, все.

Отец смежил веки и умолк. Встревоженная, Саша схватила егоза руку, но он, не открывая глаз, еле заметно покачал головой — не волнуйся,все в порядке. Сил не хватало даже говорить, а он хотел отчитаться, ему нужнобыло объяснить, почему он вернулся с пустыми руками, почему ближайшую неделю,пока он не встанет на ноги, им придется туго. Не успел, забылся сном.

Саша проверила наложенную на его разорванную голень повязку,уже размокшую от черной крови, сменила нагревшийся компресс. Распрямилась,подошла к крысиному домику, приоткрыла дверцу. Зверек недоверчиво выглянулнаружу, спрятался было, но потом, делая Саше одолжение, все же выбрался наплатформу размяться. Крысу чутье никогда не подводило: в туннелях все былотихо. Успокоенная, девушка вернулась к лежанке.

— Ты обязательно встанешь, ты будешь ходить снова, — шепталаона отцу. — И ты найдешь гараж, в котором будет целая машина. И мы поднимемсявместе, сядем в нее и уедем далеко отсюда. За десять, за пятнадцать станций.Туда, где нас не знают, где мы будем чужаками. Где нас никто не будетненавидеть. Если такое место где-нибудь есть…

Она пересказывала ему волшебную сказку, которую столько разслышала от него. Повторяла слово в слово, и сейчас, сама произнося эту старуюотцовскую мантру, верила в нее стократ сильнее. Она выходит его, она еговылечит. В этом мире есть место, где всем на них будет наплевать.

Место, где они смогут быть счастливы.

* * *

— Вот же оно! Вот! На меня смотрит!