Книжный Дозор - Аркадий Шушпанов

– Константин Сергеевич, – Дмитрий впервые за весь этот визит, впервые за десять лет, обратился к Стригалю по имени, – мы же оба понимаем, что нельзя заранее предсказать исход Трибунала.

Вместо ответа Стригаль потянулся к телефону. Аппарат у него тоже был самый обыкновенный, черный, без кнопок и диска – соединяла секретарша. Сейчас ладонь Инквизитора простерлась над трубкой, как корабли инопланетян в фильмах зависают над американскими городами.

Телефон зазвонил. Рука опустилась, сняла трубку.

– Уже у меня, – спокойно ответил Стригаль на вопрос с другого конца. Никакого приветствия, по традиции конторы, не предусматривалось.

Потом Инквизитор протянул трубку Дмитрию:

– Вас, – и добавил, отвечая на немой вопрос: – Кармадон.

Быть писателем Дрееру понравилось.

Сваять брошюру оказалось не труднее, чем написать отчет – делать он этого никогда не любил, но тут главным было войти в ритм. И Дмитрий вошел.

Он все-таки побывал на устроенном в его честь семейном ужине у Майлгуна с супругой. У рыжего, кстати, это был не первый брак, но тот не особенно любил распространяться о своей доинквизиторской жизни. Что любопытно, Дреер не почувствовал ничего сколько-нибудь неприятственного от встречи с Ивой. Это удивило самого Дмитрия, пока тот не сообразил: он давно уже перестал быть участником ее жизни (да и Майлгуна тоже) и стал простым зрителем. А зритель, даже самый чувствительный, вполне может выбирать, как относиться к тому, что он видит и о чем точно знает, – это все происходит не с ним.

Он поведал друзьям о своем Великом Замысле. Тем более они все трое были участниками той истории, причем вклад Дмитрия, пожалуй, был меньше остальных. Ничего запретного в рассказе не содержалось: напротив, Стригаль велел делиться творческими планами с каждым встречным и поперечным.

Писалась брошюра на вдохновении. Дмитрий позволял себе предаваться лирическим воспоминаниям и заодно, не стесняясь, рассказывать о поведении Стригаля на посту главы Школьного Надзора и мстительно припоминать колкие реплики на инквизиторских курсах. Он лишний раз убедился в правоте древней мудрости, что написать одну книгу о себе может каждый, а писать больше одной все равно не собирался.

Тем не менее работа заняла почти неделю.

Стригаль в это время тоже не сидел сложа руки. Дмитрия официально перевели из России в Прагу, оформив как сотрудника библиотечного архива. Когда Дреер поинтересовался, зачем это, Стригаль объяснил: не исключено, что в Инквизиции действует некий сообщник похитителей. Возможно, наводчик. Все должно выглядеть правдоподобно.

– Неужели все настолько прогнило в нашем королевстве? – не выдержал словесник. – Кто же будет подкупать Инквизитора, да и чем?

Стригалю хватило всего одного выразительного взгляда, чтобы новый подчиненный замолк. Тот помнил сразу двух Инквизиторов, которые изменили интересам конторы. Одного из них звали Эдгар, второго – Дмитрий Дреер. Оба в конечном итоге поплатились жизнью, но, даже зная о такой перспективе, и не подумали колебаться.

На освободившееся место Дреера в школе-интернате временно отправили Иву. Хотя это сильно расстроило Майлгуна, однако рыжий понимал: лучшей замены Дмитрию при живом Ярове все равно не найти.

Дреер отдал свой опус начальству и принялся ждать цензурных препон и нецензурных реплик прототипа. Но Стригаль направил книженцию в печать мгновенно, только проверив, не сболтнул ли автор лишнего о принципе действия заклинания. «Тоже мне бином Ньютона», – хмыкнул про себя Дмитрий. В тот же день, вечером, он держал в руках весь тираж – связку из тринадцати брошюр. Не поленился и на каждой поставил автограф: «Неизвестному Иному с наилучшими от автора. Д.Д.». Стригаль, разумеется, тираж немедленно изъял, не выдав ни одного авторского экземпляра – даже перед Майлгуном похвастаться не вышло.

Писательская доля, как оказалось, не исчерпывалась импровизациями на клавиатуре. К счастью, выступать перед читателями Дрееру не пришлось. А вот дать интервью внутриведомственному информационному листку, рассылавшемуся, между прочим, по всем крупным Дозорам, пришлось. Заодно словесник порадовался, что серая пресса – не «желтая», и никаких вопросов о Сумраке и железной руке никто ему не задавал. Только о книжке.

А потом еще Дреер прокатился в Париж вместе с бывшим однокашником Клодом, знавшим все злачно-магические места города как свои пять когтистых сумеречных пальцев. На задворках парижских блошиных рынков существовал и рынок подпольной колдовской букинистики – разумеется, под неусыпным контролем Инквизиции. Именно сюда Дмитрий лично запустил несколько экземпляров, а вместе с ними – слухи. Теперь оставалось ждать.

Каждый день новый библиотекарь Дреер приходил на службу к восьми утра и почти ничего не делал. Впрочем, бездельничать он не любил, поэтому все же нашел себе занятие: сканировал и распознавал старинные издания на разных языках. По школе он, как ни странно, не скучал. Во-первых, все равно каникулы. А во-вторых… Следовало признаться себе: отсутствие «наставника Дреера» ничего уже давным-давно не меняло в отлаженном педагогическом процессе.

Дреер, между прочим, не забывал и дальше интересоваться подробностями дела. В частности, собирал доступную информацию о похищенных книгах. Надо сказать честно, ничего для следствия он не накопал. Зато узнал много лично для себя. Например, за что угодил под Трибунал владелец того самого украденного макиавеллиевского «Государя». Хитроумный Темный Леопольд Шварц изобрел аналог Ассирийской призмы, позволявшей выкачивать энергию из людей и одновременно аккумулировать ее. Но сделал это настолько красиво, что его никто долго не мог поймать и уличить. Он стал наносить на страницы книг особые печати, едва видимые даже через Сумрак. Эти печати собирали читательские эмоции и транслировали на «мета-печать» в книге, принадлежавшей самому Леопольду. Той самой, которая пропала.

Хотя, если вдуматься, никакого проку в краже этой книги не было. Печать была тщательно затерта опытными экспертами Инквизиции. Больше того, сверху наложили еще несколько символов – если бы кто-то открыл книгу вместо теперешнего владельца Яноша Чапека, должна была сработать сигнализация прямо в Бюро.

Но та не сработала, и получалось одно из двух. Либо некий талантливый волшебник-хакер взломал инквизиторские чары – что почти невероятно. Либо украденную книгу даже ни разу не открыли – что абсурдно.

На Трибунале приснопамятный Шварц клялся, что не сам придумал этот новый способ вампиризма. Но показывал он только на Иных, давно уже обитавших в вечном Сумраке, – надо сказать, некоторые отправились туда при довольно странных обстоятельствах. Трибунал, однако, не счел необходимым вызывать кого-либо из мертвых, поскольку вина самого Леопольда не подлежала сомнению. Уровень подсудимого и его заслуги перед Тьмой не позволили приговорить его к немедленному развоплощению. От пожизненного лишения магических способностей Леопольд тоже отказался, избрав малоприятную альтернативу заключения в неживое. Здесь Инквизиция проявила оригинальность: Шварца не стали превращать ни в чучело летучей собаки, ни в более практичный канделябр. Его заключили в собственный портрет, размещенный на форзаце старинной книги. Том убрали далеко в спецхран на ближайшие лет триста…