Смерть по сценарию - Наталья Андреева

— С тех самых, когда ловит его на очередной глупости. Рядовой Леонидов, почему вы еще не в процессе движения?

— Иду, иду. Только Барышеву не говори, он и так меня бездарностью обозвал.

— Оба хороши. Один идеи дурацкие подает, а другой как огромный ребенок, честное слово. Ты хоть алиби-то свое отработал?

Саша вошла за Леонидовым в кухню и стала разбирать сумки, пока он полез ложкой в какую-то кастрюлю.

— Свинина? Леша, это же так дорого! Нам еще долги за машину отдавать.

— Прорвемся. Там еще много чего, ты разбирай, разбирай.

— Хорошо, что ты Барышевых пригласил, я уже заскучала совсем.

— Есть у меня мысль, завтра с Серегой додумаем. Жаль, спать охота, меня на свежем воздухе клонит куда-нибудь урониться.

— Ты что там ищешь?

— Еду.

— Еду я тебе в сковородке разогрела, а в кастрюле — это собаке.

— Ой, а что она ест?

— Какая разница?

— Я это только что проглотил. Саша, я умру?

— Да. Завещание написал? Леша, ты что? Это просто позавчерашний суп, он даже не совсем прокис. Ну еще хлеба немножко и кусок печенки.

— Сырой?! — Леонидов обессиленно опустился на стул. — Это ужасно.

— Что ужасно-то?

— Все. Жизнь ужасна. Еда — и та ужасна.

— Брось, Лешка. Недавно рассказывали по телевизору, как один геолог, у которого ноги отнялись, два месяца лежал в хибаре без еды. Даже замазку из окон выковыривал и жевал. Так нашли его живым, и сейчас он в больнице килограммы набирает. Ученые там его исследуют, как это так и где в кроличьей шапке, которую он сварил, органические и питательные вещества. А ты из-за собачьего супа ноешь.

— Сашенька, экстремальная еда не отравляет организм только в экстремальной ситуации. Конечно, где-нибудь в обезвоженной пустыне я мог бы поискать органику и в обычном речном песке, если бы отбился от каравана. Но здесь, у себя дома, рядом с двумя сумками, полными деликатесов, съесть нечто, предназначенное какому-то псу! Нет, это жестоко. А что в сковороде?

— Жареная картошка и пара наисвежайших домашних котлет.

— Давай.

— Может, водки выпьешь для дезинфекции, а то как бы диарея не прихватила.

— Кто-кто?

— Это так загадочно в одной рекламе называют процесс, когда человек полдня из туалета не вылезает. Смешно, а главное, как деликатно и красиво.

— Тогда давай водки. Знаешь, я сегодня пойду спать в террасу. Как там?

— Жара. Нагрелось за день, даже душно. Ты иди, а мы с Сережкой позже придем, ночи-то какие стоят, а? Светло как днем, можно гулять и гулять, и все так здорово поет, а лягушки квакают.

— Чего ж они квакают?

— Глупый ты, у них же сейчас самая любовь.

— Ay нас? — Леонидов потянулся к Саше и полез целоваться.

— А у нас всегда любовь. Только маслеными губами не лезь к моему чистому халату.

— А если вытру?

— Тогда я, пожалуй, приду к тебе на диван сегодня ночью.

— Приходи. — Он прижался к жене и почувствовал, что не так уж все и ужасно. Можно даже на несколько деньков в ту хижину, как геологу, только бы знать, что потом будет эта жара, эта дача и красивая, пахнущая ландышами жена, ласково целующая его в теплую выгоревшую макушку.

…Сергей Барышев с Анечкой приехали на знакомых Леонидову «Жигулях» минут в двадцать третьего. Барышев вылез из машины, огромный, мокрый, в коротких шортах и черной майке, выразительно открывающей роскошную мускулатуру. Светленькая Анечка уже успела загореть, она была вся медно-золотистая, волосы выгорели до белизны, а губы потемнели от горячих лучей всесильного солнца. Она сразу кинулась к Саше, стала что-то щебетать, с завистью косясь на ее животик:

— Ой, Сашка, какая молодец! Уже второго! Я тоже хочу.

— Второго? — усмехнулся Серега.

— Ну тебя, мы и на первого-то никак не решимся.

— Я уже давно. Спроси коммерческого директора, отпустит он тебя в декретный отпуск или нет? Все вопросы можно решить здесь же, так, Леша?

— Так, так. Вам уже пора, скоро годовщина свадьбы.

— Ну, еще три месяца, успеем. Как, Аня?

Обмениваясь шутками, они прошли в сад. Сюда, к старым раскидистым яблоням, Алексей вынес с утра стол и положил кирпичики по бокам вырытой ямы, чтобы на них класть шампуры. Одуванчики вокруг уже были не желтыми, а белыми, легкий ветер поднимал вверх тончайшие кружевные семена, и временами сад напоминал комнату, в которой вспороли и выпотрошили бабушкину пуховую подушку.

— Вот заразы, в рот ведь будут лезть. — Леонидов кивнул на поляну одуванчиков.

— Ничего, этим не отравишься, особенно если чем-нибудь этаким запить. Ты водку-то будешь, Леонидов? — Серега выразительно кивнул на влажную прозрачную бутылку, по которой каплями стекала расплавившаяся на жаре прохлада из ледяной морозилки.

— А то! Да под шашлычок, эх! — Алексей придвинул кастрюльку с мясом и вручил Барышеву шампур. — Угольки я нажег, можно закладывать.

Часа через полтора мужчины, уже слегка объевшиеся и захмелевшие, растянулись под яблоней на зеленой травке и блаженно разглядывали плывущие по небу белые мохнатые облака.

— Смотри, Серега, вон то — вылитый верблюд.

— Где? Какой верблюд? Это скат.

— Сам ты скат, у него же два горба. А за ним какая-то ящерица.

— Акула.

— Откуда эта морская тематика? Ты не в круиз собрался?

— Какой там круиз! К матери в Тамбовскую губернию. Мне там как раз и будет ежедневный круиз вокруг двадцати соток картошки.

— Когда поедешь-то?

— В конце августа, на урожай.

— Вообще по человеческим ассоциациям можно многое узнать. Вот тебе то акулы в этих облаках мерещатся, то скаты. Значит, на работе проблемы: какая-то хищная рыба норовит тебя пожрать.

— Не будем о неприятном. Если тебе в белом и пушистом видится верблюд, это что?

— А я верблюд и есть. Еще и убийство какого-то писателя навьючили. До кучи, значит.

— Кстати, разобрался с его шедеврами?

— У тебя хотел кое-что спросить. Ты сейчас как?

— Ну, если больше пить не будем, то вполне. Неси творение. Как там оно называется?

— «Смерть на даче».

Алексей на всякий случай посмотрел, что делают женщины, и успокоился: обе надели купальники, разлеглись на солнышке и шептались о чем-то настолько женском, что он не решился даже подойти. В прохладном доме Леонидов прихватил прозрачную папку с распечаткой и пошел к Барышеву под яблоню. Вместе они склонились над «Смертью…».