Нобелевская премия - Андреас Эшбах

Он выставил молоко, фруктовые соки и сласти, пересыпал новую упаковку какао-порошка в большую банку и разложил на противне витушки с корицей, чтобы потом разогреть в духовке. Он нарезал всё для пиццы – лук, паприку, грибы, помидоры, почистил салат, натёр сыр, и всё это положил в контейнеры для продуктов. Он купил сразу две упаковки замороженного теста; одну он выложил оттаивать, чтобы тесто подошло быстрее, если Кристина будет очень голодна. Он купил хлеб и пирожные, печенье, готовый пирог для выпекания, несметные количества колбас и сыров и всевозможные рыбные консервы.

Но вот, наконец, всё было прибрано, перебрано и лежало наготове, солнце уже зашло, а Кристина всё не возвращалась. Он сел в кресло, замер в неподвижности, гипнотизируя телефон. У него было такое чувство, что сердце его разорвётся в тот момент, когда аппарат зазвонит.

Около восьми он зазвонил, но сердце не разорвалось, и он поднял трубку.

– Добрый вечер, профессор. – Сиплый голос. – Я рад, что всё прошло так, как мы договорились. Мне даже сказали, что вы первым подняли руку за госпожу Эрнандес Круз. Мы вами очень довольны.

– Где моя дочь? – спросил Ганс-Улоф, заледенев внутри.

– С ней всё в порядке, не беспокойтесь.

– Почему она всё ещё не дома?

– А почему она должна быть дома?

– Мы же договорились, что вы её отпустите, если я проголосую за вашу кандидатку.

В ответном голосе появились железные, беспощадные нотки:

– Нет, боюсь, об этом мы не договаривались. Договаривались только о том, что с ней ничего не случится, если вы будете сотрудничать.

– Что? – с хрипом вырвалось у Ганса-Улофа. Он намеревался ничем не выдать свои чувства, но ему это не удалось.

– Но, профессор Андерсон, – укоризненно произнёс сиплый голос. – Войдите и вы в моё положение. Я знаю, что вы в высшей степени моральный человек, мужчина с принципами. Только ради того, чтобы сохранить свою безупречность, вы отвергли такую сумму денег, за которую другие совершили бы убийство. Что тут может сделать такой, как я? Ведь я тоже всего лишь выполняю свою работу. И по опыту знаю, что такие люди, как вы, – это просто чума для моего бизнеса. Труднее всего держать под контролем морального человека. Поэтому я пока не могу вернуть вам вашу дочь.

Ганс-Улоф почувствовал жжение в глазах.

– Но как же так? Я не понимаю. Ведь я же сделал то, что вы хотели.

– Неужели такому умному человеку, как вы, трудно догадаться? Подумайте. За более чем сто лет существования Нобелевской премии она ещё ни разу не была отозвана. И, разумеется, после всех наших усилий я не хочу, чтобы именно София Эрнандес Круз была первой, с кем это случится. Но если я сейчас верну вам вашу дочь, я не смогу быть уверен, что вы не устроите скандал, не так ли? Поэтому Кристине придётся воспользоваться нашим гостеприимством до вручения премии.

Взгляд Ганса-Улофа скользнул по всем приготовленным мисочкам и бутылкам, по ватрушкам с корицей на противне и по накрытому столу, и всё это странным образом поплыло у него перед глазами.

– Но… вы не можете так поступить. Это же почти два месяца. Я прошу вас, ведь Кристине всего четырнадцать лет!

– Она прекрасно справляется, поверьте мне. И так же будет впредь, если вы проявите благоразумие и не наделаете глупостей.

– Но хотя бы поговорить с ней я могу?

– Сегодня нет.

– Когда же?

– Мы позвоним вам. Как-нибудь вечером. Старайтесь вечерами не отлучаться из дома, и тогда вы сможете время от времени перекинуться словечком с вашей дочерью.

После ещё одной свинцовой ночи Ганс-Улоф примирился с неизбежностью. Завтракая на следующее утро булочками с корицей, он размышлял о том, что предстояло сделать.

Первой проблемой была школа. Обосновать почти два месяца отсутствия будет нелегко. Он никого не мог посвятить в истинные причины; школа была заведением, будто специально созданным для скорейшего распространения секретных новостей. Даже он, всегда сторонившийся сплетен, знал, в чьём браке назревает кризис, у кого с кем отношения и чья фирма попала в трудное положение с платежами. Помимо учителей, нужно было придумать убедительное объяснение отсутствия Кристины и для остальных школьников. Он должен был придумать его сам.

Он порылся в справочниках, нашёл тяжёлую болезнь, которую мог правдоподобно приписать своей дочери, и тут же взял трубку, чтобы позвонить в школу. Он позаботился о том, чтобы на сей раз поговорить лично с директрисой школы, и поведал ей серьёзным голосом – который и без специальных стараний звучал напряженно, на этот счёт он не сомневался, – что вчера у Кристины была высокая температура, которая за ночь ещё поднялась. Сначала он думал, что это обыкновенная простуда, нередкая для этого времени года. Но вечером, вернувшись с работы, он обнаружил у дочери нетипичные симптомы, из-за которых повёз её ночью в больницу.

– Я надеюсь, ничего серьёзного? – сказала директриса.

– К сожалению, положение очень серьёзное, – ответил Ганс-Улоф, думая о том, что его дочь находится в руках бессовестных преступников, и он вот уже тридцать шесть часов не слышал её голоса. – Обнаружилось, что она страдает лимфогрануломатозом. Это раковое заболевание, известное также под названием синдром Ходжкина. Ей срочно необходимо пройти курс лечения.

– Боже правый!

– Ей придётся пробыть в больнице до середины декабря.

– Как это ужасно! – Она ахнула. – Её одноклассники будут в ужасе, когда узнают об этом. Я тоже в ужасе, должна вам признаться. – Возникла беспомощная неуправляемая пауза. – Но навестить-то её можно?

Этот вопрос Ганс-Улоф предвидел.

– Сейчас нет. Она проходит полихемотерапию, которая сильно ослабляет её иммунную систему. Даже мне нельзя навещать её. – В этих словах не было ни малейшей лжи. – Любое посещение может её буквально убить.

– Ах да, конечно, – торопливо ответила женщина. – Я понимаю. Боже правый, у меня в голове не укладывается. Я-то думала, как бы Кристина не пропустила много материала и не отстала, а оказывается, надо думать, как бы она выжила, не так ли?

Ганс-Улоф в этот момент подумал о неизвестных гангстерах и о том, что они могут ей что-нибудь сделать.

– Да, – сказал он. – Только бы выжила.

– Ужас. И как внезапно это случилось, вчера ещё ничего, а сегодня…

– Да. – Ганс-Улоф откашлялся. – Я звоню вам, собственно, и для того, чтобы спросить, требуется ли вам какое-то письменное подтверждение?

– Что? А, да, вы правы. Конечно, такие вещи, несмотря ни на что, приходится иметь в виду, не так ли? Да, я боюсь, нам потребуется письменное подтверждение.

– Достаточно ли будет, если я напишу ей справку-освобождение, или вам потребуется что-то от клиники? – Он задержал дыхание.