Нежный киллер - Владимир Григорьевич Колычев

работавшие на уголовный розыск, имелись. Жаль, что мелкие сошки, но лучше что-то, чем ничего.

Кудылин открыл входную дверь, пропуская начальника, Максим вышел на открытую террасу. Сбоку от него вдруг что-то мелькнуло, и в то же мгновение его ударили по голове.

Очнулся он в багажнике машины, связанный по рукам и ногам. Багажник и без того тесный, а кто-то умудрился втиснуть туда еще и Кудылина. А кто еще мог лежать сверху?

Рот у Максима заклеен липкой лентой, или скотчем, или даже мухоловкой. И руки стянуты чем-то. Ноги тоже. А еще сверху кто-то лежит — ни мычит ни телится.

Максим толкнул Кудылина, но тот не реагировал. Одно из двух: или еще в себя не пришел, или уже никогда в себя не придет. Крови вроде нет, на лицо с Кудылина ничего не капает. А своя голова вроде целая.

Наконец Кудылин пришел в себя, дернулся, пытаясь вырваться из западни, а тело у него не из легких. И локти крепкие, острые, на ухо с такой силой надавил, что захотелось выругаться. Но Максим всего лишь толкнул его, и он успокоился.

Машина остановилась, открылся багажник, сначала в холодную темноту вытолкнули Кудылина, затем Павлова — лицом в мокрую траву. Падая, Максим успел разглядеть своих похитителей. И даже в темноте узнал обоих. Леша Огурец и Паша Пятак. И бандиты, конечно же, знали его. Но не пощадили. Вывезли в поле, город где-то далеко, земля мокрая, песчаная, на два метра копается легко.

— Ну чо, бакланы, поговорим? — спросил Огурец, схватив Максима за грудки и притянув его поближе к себе, всмотрелся в лицо Павлова. Брови удивленно сошлись на переносице. — Эй, а я его знаю!.. Это же мент!

— На Никса работают? — спросил Пятак.

— Да хрен его знает!

Огурец с еще большей силой рванул Максима на себя, аж ворот куртки хрустнул. Поставил на ноги, сорвал полоску клейкой ленты с губ.

— Слышь, командир, ты чего у Никса делал?

— Да какого-то Лешу Огурца искал. Не слышал? Кличка у него такая. Потому что в голове одна вода. И семечки. Для такого же тупого потомства.

— Ты хоть понял, кому ты сейчас это сказал? — распалился Леша.

И ему под сорок, и Пятаку, но и тот молодится, и другой. Оба спортивного телосложения, стильно одеты. И машина у них под стать им, приметная и брутальная, «Ленд Крузер».

— А ты понял, что с тобой будет, Огурец, если с нами что-то случится? За вами уже идут!

— Ты че, знаешь меня?

— Откуда? Я же ботаником в ботаническом саду работаю, откуда мне про бандитов знать?

— Ботаником? — задумался Леша.

— Майор полиции Павлов! Начальник уголовного розыска по совместительству.

— А-а, это ты мне, типа, прикол прогнал про ботаника?

— Руки развязал! И ноги! А то овощем в ботаническом саду работать будешь!

— Слышь, майор, ты за базаром следи!

— Леша, проснись, вертолет уже близко!

— Да? — И Огурец прислушался, и Пятак руку к уху приложил, а вдруг на самом деле винты в ночном небе шумят.

Но шумел только ветер.

— С овощной базы вертушка! За тобой!

— С овощной базы, гы! — ухмыльнулся Паша.

— А за Пятаком со скотобойни!

— Слышь, Огурец, а он реально про нас знает! — всполошился Пятак.

— Так это, мы же ничего… Ну, ошиблись!.. Слышь, начальник, ошибочка вышла! Мы думали, Эдик это с кем-то выходит.

— Эдик?

— Ну это же Эдика Никишина дом был?

— Никишина.

— Никс Борщевика туда повез, мы это точно знаем.

— Повез.

— А потом пропал!

— Борщевик?

— Ну да… Шухер там какой-то был… Э-э, да вы, по ходу, в курсе? — наконец дошло до Леши.

— Может, развяжешь?

— Так это, а вы ничего?… Ну, мы же ошиблись, да. И голова, по ходу, целая, — Огурец провел по макушке Максима. — Мозги на месте!

— И у этого нормально все! — Пятак начал развязывать Кудылина, который каким-то образом умудрился встать.

А Огурец «распеленал» Максима.

— Да у меня-то мозги на месте! А кому-то вправлять придется!

— Эй, мы же договорились? — нахмурился Леша.

Максим сунул руку под куртку, нащупал рукоять пистолета. И ксива на месте. Эти идиоты даже не догадались их с Кудылиным разоружить.

— О чем мы договорились?… Где Борщевик? — ощупывая голову, спросил Максим.

Шишка у него там, слегка кровит, а в целом ничего страшного. Если, конечно, нет мозговой гематомы.

— Так не знаем мы! — мотнул головой Огурец. — Сами его ищем!

— Что за шухер был?

— Ну, вы же не просто так там в доме были!

— Что ты про шухер слышал?

— Ну что… С Танюхой базарили, она к Никсу, ну, к Эдику ездила, нос ему вправляла.

— Когда к Эдику ездила?

— Утром…

— На Казанскую улицу?

— На Казанскую… Ксюха ее попросила.

— Что за Ксюха?

— Телка Эдика, — хмыкнул Пятак.

— Это как? — глянул на него Максим.

— Да так, хочет, гуляет с ней, не хочет, с другой закрутит. А потом снова с Ксюхой, а она как дура за ним бегает!..

— Красивая девка, давно бы уже себе кого-нибудь нашла, — кивнул Огурец.

— Тебя, что ли? — фыркнул Максим.

— А чем я тебе не нравлюсь? — зыркнул на него Леша.

— А это бы я хотел у Ксюхи спросить. Чем ты ей не нравишься.

— Хочешь спросить? — задумался бандит.

— А ты ей не нравишься?

— Ну-у… А это что, так важно?

— Важно то, как Ксюха узнала про сломанный нос.

— А как она узнала?

— Вот я и спрашиваю.

Если Ксюха позвонила Эдику — это одно, а если приходила к нему домой — совсем другое. Может, она видела что-то интересное. И с Танюхой надо бы пообщаться. Она точно приходила к Эдику, но позже. Если Ксюха почтила Эдика личным, так сказать, присутствием.

— А Борщевик… Э-э, Вячеслав Евгеньевич где? — спохватился Пятак. — Мы так и не узнали, где он. И Танюха не говорила. Да и не знала она про него. Знала только, что Эдика избили. Он-то сказал, что с лестницы упал, но она же не дура, сколько уже лет в травме работает. Там ему и в глаз прилетело, фингал конкретный! И губа разбита.

— Это Танюха сказала? Или сам видел? — спросил Павлов.

— Танюха.

— А про Борщевика ничего не говорила?

— Но мы-то знали, куда он с Никсом уехал.

— С кем уехал? Кто его сопровождал? Из ваших.

— В смысле, из наших?

— Ну, Челдышев и Антипов, например, это люди Никса.

— Ну да, это его люди, — пожал плечами Огурец. — Но в принципе, Борщевик Вячеслав Евгеньевич для них еще круче.

— Да, но если Никс скажет им убить Борщевика, они его убьют?

— Ну-у…

— А ты его убьешь?

— Я?! Да ни в жизнь!