Грустные клоуны - Ромен Гари

Он с такой силой прижимал шляпу к груди, что сплющил ее в лепешку.

— До сего момента жизнь никогда не давала мне шансов, никогда не удостаивала возможности воспользоваться ситуацией… Всегда на обочине, все время статист, бессловесный наблюдатель, вынужденный играть второстепенные роли… довольствоваться жизнью других, жить по доверенности, через замочную скважину. Девственник, если месье позволит мне уточнить. Девственник и в придачу эксперт-бухгалтер. Видящий все со стороны, но ни на что не способный повлиять. И вот впервые, в силу благоприятного стечения обстоятельств… Я был в баре, когда мадмуазель Гарантье…

Он прижал палец к губам:

— Ш-ш, ни слова больше! Конечно, это такая находка для прессы. Но я умею держать язык за зубами!

Вилли не смог сдержать улыбку. Он почти не сопротивлялся наезду этого шута, который вылез невесть из какого дерьма и бесцеремонно вмешался в его личную жизнь. Гарантье устало пожал плечами.

— Сколько? — с симпатией спросил Вилли.

— Это не то, что вы думаете, — взволнованно произнес тип, при этом в паузах на его губах поигрывала угодливая улыбка. — Больше всего я хочу участвовать… Мне нужна дружба, привязанность. Если бы месье согласился взять меня на службу. Восхищение, которое я испытываю к месье и мадам… Если бы только месье мог взять меня с собой в Голливуд… Для такой ничтожной и бесцветной личности, как я, всегда жившей идеалами и не способной жить без веры. Месье меня поймет! Представитель старинного дворянского рода, ветеран интернациональных бригад, ветеран левого движения, попрошайка со стажем, бывший гуманист, бывший член «Жокей клуба»…

Впервые за все время Гарантье проявил интерес к разговору. С чаек, носившихся над отверстием водостока, он перевел взгляд на тех, которые вились в воздухе прямо за окнами отеля. Для незнакомца это не осталось незамеченным.

— Я вижу, что месье меня понимает, — пробормотал он. — Несомненно, у вас такой же жизненный опыт?.. Между нами, аристократами-изгнанниками… Месье извинит меня за то, что я говорю с ним от третьего лица, но, как я уже у поминал, я принадлежу к старинному дворянскому роду — хоть и разорившемуся — и испытываю определенную ностальгию по хорошим манерам. Третье лицо — это единственное, что осталось у меня от былого величия. Но что вы хотите — с фашизмом, Мюнхеном, советско-германским пактом, Виши, лагерями смерти, атомной бомбой и целью, которая оправдывает средства, наш знатный род потерял почти все. Тем не менее я сохранил привычку говорить о себе в третьем лице, и это позволяет мне думать, что я еще что-то собой представляю. Месье позволит мне…

Ла Марн стал торопливо рыться в бумажнике: там было полно визиток, но его душа жаждала импровизации.

— У меня закончились визитки, — с сожалением произнес он. — Я — граф Бебдерн. Это древний дворянский род, который всегда был на острие прогресса. Но это другая история, ха-ха-ха!

— Мне не нужна прислуга, — сказал Вилли. — Проваливайте.

Бебдерн смерил его наглым взглядом, уселся в кресло, стоявшее посреди салона, и, положив ноги в грязной обуви на софу, стал разглядывать свои ногти. Вилли смотрел на нахала с чувством неясной надежды. В конце концов, для того, чтобы все вернулось на круги свои, достаточно было, чтобы у него на лбу вдруг прорезались маленькие рожки. Но на это вряд ли стоило рассчитывать.

— Проваливайте, — повторил он, но не так уверенно.

— Я уже упоминал о мадмуазель Гарантье… — начал Бебдерн. — В какой газете вы хотели бы увидеть о ней материал? Или вам все равно? Хорошо. Дайте мне шампанскою… Очень любезно с вашей стороны. Я смогу переночевать на диване? Спасибо. А-а, «Вдова Клико»… Это было любимое шампанское моего дворецкого. Назовите самую верную пару в мире, а? Пигмалион, а? Нет, моя задница. Кстати, давайте дадим ей слово.

Он потянулся к коробке с сигарами, достал одну и обнюхал. Держа в руке «Монте Карло», он возвел глаза к потолку:

— Наконец-то я нашел свою роль! — с нескрываемым восторгом произнес он. — Наконец-то я участвую в распределении земных благ. Дайте-ка мне еще шампанского.

— Продувная бестия, — с восхищением произнес Вилли.

Гарантье устало поднял руки.

— Послушайте, Вилли, может быть, достаточно. Это какое-то безумие. В конце концов, всему есть пределы. Мы же не герои фильма Гручо Маркса!

— Мы к этому еще придем, — с уверенностью пообещал Бебдерн. — Мы окунемся в мир братьев Маркс, и при этом месье ничего не почувствует. Положитесь на меня.

Он с наслаждением попыхивал сигарой.

— Я издавна ненавижу природу, — заявил Бебдерн, развалившись в кресле. — А если быть более точным, то с тех пор, как она приняла мою форму. С одной стороны, мой рост — метр пятьдесят пять, с другой стороны — ничего; я не отличаюсь ни красотой, ни хорошим телосложением. Совершенно очевидно, что при таких обстоятельствах нужно иметь идеал. Но суровая реальность диктует свои условия, поэтому не остается ничего другого, кроме как прибегать к хитрости. Поэтому я никогда не смогу найти нужных слов, чтобы выразить месье свою благодарность за прилагаемые им усилия. Можно не сомневаться, что с такими бойцами, как месье, мир удастся вывернуть наизнанку. Что же касается действительности, то она заслуживает лишь кремового пирожного в физиономию. Я всегда с превеликим вниманием следил за успехами месье по газетным статьям, хотя терпеть не могу прессу в ее нынешнем виде. Кстати, каждый раз, когда я читаю, что над Голливудом сгущаются тучи, что заработки звезд падают, я испытываю такое чувство, будто земля уходит у меня из-под ног. Вся эта великолепная чужая частная жизнь… Без нее я был бы вынужден жить за свой собственный счет… Бр-рр-р! Я считаю, что все мы должны платить специальный налог, чтобы вы могли жить припеваючи. Это своего рода моральное перевооружение.[5]

Блестя сальными глазками, он спросил:

— У месье было много женщин, а? Я имею в виду настоящих. Он не удовлетворялся идеалом?

— Зовите меня Вилли, — добродушно сказал Вилли.

— Можно? Вы не шутите? Знаете, с 1935 года я участвовал во всех заварушках, я всегда был здесь… И вот, теперь… Можно?

— Ну да.

— О Вилли! — нежно произнес Бебдерн. — О великий Вилли, царящий на этой земле! Позвольте мне завязать ваш шнурок — он развязался.

Гарантье держался с подчеркнутым превосходством, сунув руки в карманы пиджака и не скрывая тонкой улыбки, игравшей на его губах. Всем своим видом он показывал, что не имеет ничего общего с присутствующими в гостиной.

— Вот оно что! — понимающе сказал он. — Попытка прикрыться шутовством, возможно, не самый лучший выход, но я признаю, что жить стало действительно трудно. Тем более, что у вас ничего не получится.

— Да нет же, получится! — запротестовал Бебдерн. — Обязательно получится! Верно, Вилли?