Свинцовый ливень Восточного фронта - Карл фон Кунов

Позже адъютант нашего батальона, обер-лейтенант доктор Риттманнсбергер, рассказал мне, что серьезно рассматривался вопрос, могу ли я быть представлен к Рыцарскому кресту.

Всего два дня спустя дивизия была сменена итальянцами и отправлена на Кавказ. За эти три дня дивизия понесла следующие потери: убитыми: 9 офицеров, 16 унтер-офицеров и 58 солдат; ранеными: 15 офицеров, 55 унтер-офицеров и 359 солдат; пропавшими без вести: 1 унтер-офицер и 9 солдат.

Исторический комментарий

После прорыва с выступа на Миусе 198-я пехотная дивизия и группа армий А продолжали свой путь через реку Дон и на Кавказ. Первостепенной задачей наступления был захват нефтяных месторождений Кавказа около Майкопа, Грозного и Баку; конечной целью германского наступления на Кавказе был выход к Ирану и впоследствии соединение с африканскими частями Вермахта и союзников Германии на Ближнем Востоке.

Части группы армий А продвинулись на юг до горы Эльбрус, на вершине которой 21 августа горные стрелки ненадолго подняли флаг со свастикой. Там в конце лета германское наступление — с растягивающимися до предела линиями снабжения, нехваткой топлива и стремительно растущими потерями — замедлилось и остановилось. 198-я пехотная дивизия заняла позиции на Западном Кавказе, около Краснодара и Туапсе.

В течение конца лета и осени 1942 года линия фронта оставалась относительно стабильной. На севере группа армий В была остановлена на линии реки Дон, в то время как немецкая шестая армия пробивала себе путь в Сталинград. Здесь некоторые из немногих немецких войск за Доном сражались в течение осени, чтобы захватить этот разрушенный промышленный город на реке Волга. Им так и не удалось полностью захватить город, названный в честь советского диктатора. Сражение значительно ослабило немцев, которые не могли восполнить огромные потери, которые они несли… в то время как их советский противник мог.

Советы начали свое зимнее наступление в конце 1942 года, окружив шестую армию в Сталинграде и выбивая остальную часть группы армий В назад от Дона. Одновременно они атаковали, чтобы полностью изгнать немцев с Кавказа. К концу января 1943 года от четверти миллиона немецких солдат и солдат союзников Германии, окруженных в Сталинграде, осталось 90 000 — все они попали в плен к началу февраля. В течение нескольких недель, в более чем трехстах милях на юг, 198-я пехотная дивизия отступала через Кубань и пересекла Керченские проливы в Крым в течение нескольких месяцев жестокой, дорогостоящей борьбы.

С потерей шестой армии шансы немцев победить Советы исчезли. В лучшем случае они могли надеяться на ничью и переговоры.

Вспоминает Карл фон Кунов…

Следующие несколько дней меня перебрасывали с одного места на другое, потому что полевые госпитали около фронта должны были заниматься более серьезными ранениями. Так, через некоторое время я оказался в небольшом госпитале в Вене; лечение моей руки проходило в очень известной больнице Биллрот, в том же городе. Моя рана была точно такой, которую пехотинцы называли «возвращающей домой». Она была достаточно серьезной, чтобы вернуть меня в Рейх, но не опасной для жизни. Вдобавок во время моего пребывания в больнице я не был обязан лежать в постели и мог свободно перемещаться.

Прибытие из Грибовки в Вену походило на то, как будто меня выдернули из грязной ледяной воды и положили в ароматную ванну. Раненый воин был, по крайней мере пока шла война, объектом подарков и всяческих привилегий, а венцы в этом плане были особенно хороши.

Мой небольшой вспомогательный госпиталь был расположен в 19-м районе — не самой бедной части города, как мне сообщили знающие люди!

Бывали приглашения всех видов. Мой госпиталь, как и многие другие, управлялся хозяйственной и привлекательной дамой, которая время от времени приглашала нас к себе домой или в ресторан. Безусловно, французский коньяк, который она предлагала нам в ресторанах, приходилось пить из крошечных кофейных чашечек, но c'est la guerre! Я также познакомился со многими приятными людьми — к примеру, молодой студенткой-актрисой из института Рейнхарда. Она пригласила меня прямо из общественного плавательного бассейна к себе домой. Ее мать содержала маленький магазин дамских шляп и была уроженкой Вены. Ее отец, которого я никогда не встречал, был болгарином.

Семнадцатилетняя девушка была маленькой красавицей, как и большинство ее сокурсниц из института. Ее мать немного ревновала к симпатичной дочери, но очевидно была очень озабочена ее невинностью, которая, как я понимал, была абсолютно священна. Мы действительно нравились друг другу, но я всегда оставался столь же стоек, как «Оловянный солдатик»[16].

После моего пребывания в Вене я, бывая в тех местах, еще два раза навещал эту девушку и ее мать. Во время моего последнего посещения она почти торжествующе объявила, что другой человек взял то, от чего я, будучи с ней, отказался! Это доказало, сказала она, что я был настоящим джентльменом. Это было действительно благородно, но лишь малым утешением, учитывая, что я потерял.

После Вены я был переведен в Ульм и вскоре после того в резервную часть (470-й резервный гренадерский батальон) в Дижоне. Командиром полка был довольно мелочный подполковник, который в гражданской жизни был школьным учителем. Он требовал от нас выполнения многих малозначительных обязанностей и услуг, которые не потребовал бы карьерный офицер.

Его адъютант был немолодым и довольно высокомерным лейтенантом запаса. Он напрасно пытался давать инструкции нам — командирам рот. Отличие между двумя неопытными солдатами и мной было очевидно. Была определенно большая разница в манере руководства — и приоритетах — на фронте и в мирное время…

«Тот самый Эрвин» не был особенно хорошего мнения о нас, его солдатах. Он считал нас бандой ленивых задниц и полубаб, которые были в Рейхсвере только для того, чтобы он постоянно разводил огонь под нашими ногами. Это враждебное отношение оставалось таким и в неслужебное время. Одетый в гражданскую одежду и странную зеленую шляпу с коричневой ленточкой, которой он очень гордился и носил ее все время вне службы, Эрвин ходил жесткими и отмеренными шагами через рыночную площадь нашего гарнизонного городка Остероде. Эрвин обладал некоторыми из способностей хамелеона — главным образом тем, что мог замечать что-то под совершенно невероятными углами. Новости о его приближении всегда заставляли нас — солдат его роты — немедленно прятаться в домах или быстро уйти в противоположном направлении, так, чтобы он никого из нас не заметил.

Мы также избегали его в гарнизоне всякий раз, когда могли. Я понимал опасности и неприятности, в которые я мог попасть, так что я старался не попадаться ему на глаза. Кто бы его ни встретил, должен был готовиться к разносу. Солдаты покидали казармы через черный ход, если видели, что Эрвин подходит к главному входу. Однажды, спеша в отхожее место, я, к счастью, увидел его вовремя, чтобы забежать назад в здание, оставшись незамеченным! Небольшой дискомфорт был лучше, чем многие неприятности, которые случились бы со мной, если бы Эрвин меня заметил.