Выкрикивается лот 49 - Томас Пинчон

– Около роты, – подтвердил Ди Прессо. Озеро Оплакивания, находившееся неподалеку от побережья Тирренского моря, где-то между Неаполем и Римом, стало местом ныне забытой (а в 1943 году – трагической) изнурительной битвы, развернувшейся на второстепенном участке боевых действий во время похода на Рим. Несколько недель горстка американских солдат, попавших в окружение и оставшихся без связи, бестолково суетилась на узком берегу чистого и спокойного озера, в то время как с утесов, вертикально нависавших над берегом, денно и нощно, настильно и продольно лупили немцы. Вода в озере была слишком холодной: пловец умирал от переохлаждения, не успев достичь безопасного берега. Не было деревьев, чтобы построить плоты. В воздухе появлялись только одиночные «штукеры»[52]на бреющем полете. Удивительно, что так мало бойцов так долго продержались. Они окопались, насколько это позволял скалистый берег, и посылали на утесы небольшие группы, которые почти никогда не возвращались, хотя однажды сумели захватить пулемет. Разведчики искали обходные пути, но большей частью гибли или приходили ни с чем. Солдаты изо всех сил пытались прорваться. Потерпев неудачу, они, сколько могли, цеплялись за жизнь. Но погибли все до единого – глупо, бессловесно и бесследно. А потом в один прекрасный день немцы спустились со скал и побросали в озеро все трупы, которые валялись на берегу, все оружие и всю боевую технику, непригодную к дальнейшему использованию. Трупы спокойно утонули и оставались в озере до начала пятидесятых, пока не появился Тони Ягуар, служивший капралом в итальянской части, прикомандированной к немцам, которые стояли у озера Оплакивания; он знал, что именно лежит на дне, и решил – вместе с несколькими, так сказать, коллегами – выяснить, чем еще можно поживиться. Поднять им удалось только кости. В силу целого ряда туманных причин, которые могли включать в себя известный факт, что американские туристы, каковых тогда развелось в изобилии, готовы платить полновесные доллары практически за что угодно, ввиду рассказов о «Лесной поляне»[53]и американского культа мертвых; возможно, в смутной надежде, что сенатор МакКарти и его клика, которые приобрели в те дни определенное влияние на богатых заокеанских кретинов, сумеют каким-то образом вновь привлечь внимание к павшим во Второй мировой – в особенности к тем, чьи тела не были найдены, – в общем, в силу целого лабиринта предполагаемых мотивов Тони Ягуар решил, что благодаря своим связям с «организацией», известной нынче как «Коза Ностра», он наверняка сумеет сбыть Урожай костей где-нибудь в Америке. И оказался прав. Импортно-эскпортная фирма закупила кости, толкнула их предприятию по производству удобрений, которое взяло пару бедренных суставов для лабораторных исследований, но в конце концов решило вместо человечины использовать американскую сельдь и переправило оставшиеся несколько тонн холдинговой компании, продержавшей их почти год на складе возле Форта Уэйн в штате Индиана, прежде чем костями заинтересовался «Биконсфилд».

– Ага, – подскочил Метцгер. – Значит, их купил «Биконсфилд». Не Инверэрити. У него были акции только «Остеолизис Инкорпорейтед»,[54]компании, которая разрабатывала фильтр. А не самого «Биконсфилда».

– Кстати, мальчики, – вдруг заметила одна из девчонок, милашка в черных колготках и теннисных туфлях, с тонкой талией и каштановыми волосами, – все это потрясно смахивает на ту препоганейшую якобитскую пьесу о мести, которую мы смотрели на прошлой неделе.

– «Трагедия курьера», – сказал Майлз, – Точно. Так же кучеряво закручено. Кости батальона жмуриков в озере, их выуживают, пускают в дело…

– Они подслушивают, – возопил Ди Прессо. – Ну и детишки пошли. Вечно подслушивают, вынюхивают, ставят жучки в квартире, подключаются к телефону…

– Зато не болтаем направо и налево о том, что услышим, – сказала другая девушка. – И мы вообще не курим «Биконсфилд». Курим марихуану. – Смех. Но не шутка.

Барабанщик Леонард полез в карман своего пляжного халата, вытащил пригоршню сигарет с марихуаной и раздал приятелям. Метцгер закрыл глаза и отвернулся, бормоча: «Употребление наркотиков».

– Караул, – сказал Ди Прессо, обернувшись и дико глядя с открытым ртом на озеро. Там появился еще один катер, который направлялся прямо к ним. За ветровым стеклом скрючились две фигуры в серых костюмах. – Я выйду к нему, Метц. Если он остановится здесь, не лезь в бутылку, это мой клиент. – И Ди Прессо исчез, скатившись вниз по лестнице.

Эдипа со вздохом откинулась на спину и, щурясь от ветра, уставилась в пустоту голубого неба. Вскоре она услышала, как от берега отошла «Годзилла-II».

– Метцгер, – вдруг дошло до нее, – Ди Прессо увел катер. Бросил нас на острове.

Там они и оставались вплоть до полного захода солнца, и лишь потом Майлз, Дин, Серж, Леонард и девчонки, чертя в воздухе рдеющими сигаретами буквы «С» и «О», словно группа поддержки на футбольном матче, привлекли внимание спасательной службы Лагун Фангосо – команды, набранной из бывших актеров-ковбоев и мотоциклистов-полицейских. Этот солидный промежуток времени был заполнен песнями «Параноиков», выпивкой, бросанием кусочков баклажанных сэндвичей стае не слишком умных чаек, перепутавших Лагуны Фангосо с Тихим океаном, и пересказом сюжета пьесы Ричарда Уорфингера «Трагедия курьера» – путаным и практически бессвязным, поскольку различные воспоминания восьмерых человек раскручивались постепенно и заводили в пределы столь же расплывчатые, как кольца и облака сигаретного дыма. Получалось настолько невнятно, что на следующий день Эдипа решила посмотреть пьесу сама и даже уговорила Метцгера пойти с ней.

«Трагедию курьера» поставила труппа из Сан-Нарцисо, известная как «Актеры Танка»; «Танком» назывался маленький театрик, расположенный между дорожно-аудиторской фирмой и подпольным цехом по производству транзисторов, которого еще не было в прошлом году и уже не будет в следующем, но который тем не менее греб деньги лопатой – если не ковшом парового экскаватора, – хотя торговал по ценам даже ниже японских. Эдипа и надутый, капризничающий Метцгер вошли в полупустой зал.

К началу представления он так и не заполнился. Но костюмы были пышными, свет – впечатляющим, и хотя все реплики произносились на сценическом языке среднего запада Британии, Эдипа уже через пять минут чрезвычайно увлеклась атмосферой зла, которую создал для аудитории XVII века чародей Ричард Уорфингер, – атмосферой предапокалиптической, насыщенной жаждой смерти и выдохшейся чувственностью, атмосферой хаотической, немного едкой, полной предчувствия холодной бездны гражданской войны, ожидаемой через каких-нибудь пару годков.

Действие пьесы начинается примерно через десять лет после того, как Анжело, зловещий герцог Сквамулья, убил своего соседа, доброго герцога Фаджио, отравив ступни изваяния Святого Нарциса, епископа Иерусалимского, стоявшего в дворцовой часовне, каковые ступни герцог привык целовать каждое воскресенье, приходя к мессе. Это дает возможность Паскуале, злому побочному сыну Фаджио, стать регентом при своем сводном брате Никколо, законном наследнике и протагонисте пьесы, пока тот не достигнет совершеннолетия. Разумеется, Паскуале не собирается позволить ему так долго прожить. Сговорившись с герцогом Сквамулья, Паскуале замышляет избавиться от юного Никколо, предложив мальчику поиграть в прятки, дабы затем хитроумно навести его на мысль заползти в жерло чудовищной пушки, из которой приспешник негодяя бабахнет ребенком прямо в небеса, о чем Паскуале с сожалением вспоминает несколько позже, в третьем акте: