Штампованное счастье. Год 2180 - Игорь Поль

Очевидно, поднимая мятеж, селениты рассчитывали на нерешительность и несогласованность земного руководства. На принципы гуманизма и уважения жизни как вершины эволюции. Земля просто свихнулась, доказывая себе и всем вокруг незыблемость своих высоких убеждений. Мятеж прошел максимально бескровно, как и было задумано: парламент Луны на внеочередном заседании принял Декларацию независимости, граждане, давным-давно чуявшие, куда дует ветер, с радостью поддержали свой выборный орган, военным представителям Земной Федерации в корректной форме было предложено покинуть территорию Луны, и те подчинились, предварительно уничтожив секретные документы. В конце концов, селениты не хотели дурного. Будучи сообществом активных и уважающих экономическую прибыль существ, они решили, что договорные отношения с материнской планетой значительно выгоднее, чем узаконенное положение экономической резервации, а открытие торговли с прежде враждебной Марсианской Республикой даст планете новый толчок развития. Но они не учли главного: лишенная алюминия для строительства флота и гелия-3 для реакторов, Земля долго не протянет. И демократическое правительство, перед которым встала извечная дилемма «Что лучше – умереть от голода или отобрать еду силой?» – недолго поколебавшись, выбрало второе. Ибо демократия демократией, но когда нельзя, однако очень нужно, то тогда можно. В качестве исключения, конечно. И уж коли в космосе болтается Флот с Легионом на борту, предназначенные для обеспечения интересов Земли в Солнечной системе и защите ее граждан, так почему бы не передать инициативу им в руки?

Собственно, тогда мне было плевать на эти измышления. Как, наверное, и всем остальным в Легионе. Война – что может быть лучше? Если бы Генерал распорядился – мы захватили бы и саму Землю. С превеликим удовольствием. Вряд ли распорядитель центра удовольствий посмел бы тогда отказать легионеру в обслуживании.

Я лежу в ложементе десантного бота и таращусь в потолочный экран. Искра солнечной станции, едва заметная на фоне лунной поверхности, быстро приближается. Серебристый крестик визира указывает нам точку назначения. Все сосредоточенно разглядывают растущее веретено с гигантской черной шляпой над ним – полями солнечных батарей. Мы еще не настолько просолились, чтобы игнорировать вид цели и дремать во время маневра сближения. Это наш первый бой.

Наверное, в сотый раз я проверяю оружие, прогоняю тест систем брони и перечитываю вводную. Меня лихорадит от нетерпения, хотя внешне я абсолютно спокоен. Думаю, даже ветераны, которых во взводе не меньше половины, испытывают сейчас то же самое. Но мне сейчас труднее всех. Потому как просто выполнить задачу – мало. Мне необходимо отличиться во что бы то ни стало. От внутреннего напряжения нервы мои вибрируют натянутыми струнами.

Взводный не говорит ни слова. Как и все, вперился внимательным взглядом в экран. Все, что он мог нам сказать, давно усвоено нами на сотнях тренировок. Я понимаю, как трудно ему дается сейчас выражение напускного спокойствия на лице. Наверное, как и я, он снова и снова прокручивает перед глазами условия вводной. Все мы новички на этой войне.

Мы сближаемся с целью стремительно, я вижу яркую рыбку справа у самой границы видимости – это бот второго взвода, и где-то снизу в атаку идут еще два судна нашей роты, пока для нас невидимые. Мы не стреляем, и крейсер не прикрывает нас огнем: станция – имущество Федерации, и его необходимо захватить в целости. Через десять секунд мы войдем в зону действия ее излучателей. Наш крейсер так близко, что может применить весь спектр своих приемов для введения противника в заблуждение. Я знаю, что все радиодиапазоны сейчас забиты вихрем помех и электронные мозги систем управления огнем клинит от дикого количества заполонивших пространство ложных целей. Когда станция заполняет собой весь экран, ложемент подо мной ощутимо вздрагивает – на таком расстоянии помехи уже не помогают, и оптика систем наведения берет нас на крючок. Палуба встает на дыбы, потом куда-то проваливается, мы ввинчиваемся в пространство, выписывая немыслимые кульбиты: флотский пилот как может уклоняется от огня в упор. Моргнув, отключается освещение, затем тускло загораются красные аварийные плафоны, еще несколько секунд экран демонстрирует нам скачущую громаду станционного борта, потом окончательно гаснет. Становится темно. И тут же тяжелая кувалда обрушивается на мою многострадальную голову.

Ощущение – будто врезался в бетонную стену. Дыхание перешибает от нескомпенсированной перегрузки: прямое попадание – и система стабилизации сдохла. Все происходит так быстро, что не успеваю удивиться: раз – и события несутся вскачь, яркие кадры стремительно сменяют друг друга, и тело мое действует абсолютно без моего участия. «Вариант три, катапультирование»,– звучит в голове, и я не понимаю даже, кому принадлежит голос – лейтенанту или системе управления боем. Дикое кружение продолжается, я чувствую сильное боковое ускорение; мы потеряли управление; борта распахиваются, солнце заливает прежде тусклую раковину отсека кипящим светом, фильтры превращают картину в игру теней, на мгновение звенящая чернота пронзает мозг: лицевая пластина окончательно затемнилась и когда я вновь обретаю способность видеть, обнаруживаю, что рядом со мной, подняв руки и неуклюже растопырив ноги, болтается Кацман, и страховочные скобы на нем оплавлены и немыслимо переплетены, и сам он – кукла с огромной дырой в пустом животе, и сквозь дыру эту видно оплывший металл палубы. Полупрозрачная туманная дымка вокруг: водород из пробитого топливного танка вырывается на свободу. И сразу две точки в ровных зеленых шеренгах на моем тактическом дисплее, моргнув, исчезают. «Попадание, десантный отсек»,– комментирует голос в голове – это еще живы остатки системы управления судном. Я успеваю сгруппироваться как раз в тот момент, когда катапульта отстреливает меня. Искры вокруг – легионеры горохом разлетаются по сторонам, сияя в белом солнечном свете.

Космос принимает меня в свои объятия. Я падаю на огромную серебристую поверхность станции, гашу беспорядочные кувыркания короткими импульсами ранцевого двигателя, я управляю им, почти не осознавая, что делаю. Позади меня уносится прочь туша изувеченного бота, и время все еще похоже на сгусток тягучей смолы. Мысли мои увязли в этом сгустке, я лихорадочно привожу их в порядок, я удивлен своим состоянием, я гадаю: не ранен ли? Нет, уверяет такблок, все системы в норме. Я пропускаю сквозь мозг доклады своих товарищей, не успеваю осмыслить их, но каким-то образом все же понимаю: двое не сумели катапультироваться – пандусы правого борта раскрылись не полностью – и теперь медленно выбираются из разбитого судна; правый фланг сообщает о направлении вражеского огня, и взводный перераспределяет цели. Такблок тут же отзывается, высвечивая окруженные комментариями красные точки, по-прежнему пребывая в ступоре, я вытягиваюсь ногами вперед по направлению к станции и превращаюсь в неуклюжий снаряд. Яркая вспышка справа, тут же, затемненная шлемом, гаснет еще одна точка – это еще один мой товарищ отправился в рай, раскинув руки,– разорванный скафандр в облачке красного льда медленно кувыркается прочь. И быстрее, чем могу понять, что делаю, я бормочу: «Ролье Третий, расстояние до основной цели – восемьсот метров, цель номер три принял, веду огонь». Торопливые вздрагивания моей винтовки, моей ненаглядной «Гекаты», приводят меня в чувство, я оживаю среди бешеного хоровода серебристых тел, я накручиваю себя, повторяя, как заведенный: «Легион! Легион!» – и рои реактивных гранат, уносящихся от нас, рождают внутри долгожданное упоение битвой.