Провинция - Владислав Владимирович Кузнецов

меня к швейному цеху. Ещё на улице я увидел небольшую бригаду рабочих, состоящую из беспризорников и обормотов. Игнатьев любил нанимать алкашей и прочих страждущих на грязную работу, я не раз видел побитых жизнью людей на его службе, которых можно спутать с бездомными, встретив их на улице. Этой группой рабочих руководил Марданов, он тоже каждый день присутствовал на утренней планёрке и был одним из ответственных за возобновление производства бордюрного камня.

Но в тот день бригада Марданова больше крутилась у швейного цеха, потому что на первом этаже находился склад со строительным барахлом, который им нужен был для работы. Я начал делать фотографии. Сделав эту работу на первом этаже, я пошёл наверх, где, по словам охранника, находилось само швейное производство. Туда можно было попасть только через дверь, которую я отпёр, имея нужный ключ.

Швейное производство, конечно же, тоже уже давно не работало. Конечно же, и там всё было в запустении: стекла побиты, из них сквозило, всюду многослойная пыль и мрачный вид. На этих местах быстрее можно заработать, предоставляя их для съёмок фильмов ужаса или постапокалипсисов. Но Игнатьев верил, что их удастся сдать в аренду, поэтому мне приходилось бродить по подобным местам с телефоном в руках.

На самом деле, объекты, где когда-то было какое-то производство, мне даже нравились. В них чувствовалась история, в них жил дух труда. Я не всегда понимал предназначение некоторых машин, но и без этого понимания я восхищался величием мануфактуры. Маленькие швейные машинки соседствовали с большими ткацкими станками. Даже не верится, что такая армия способна не работать, что она может перестать быть полезной своему хозяину и остановиться. Теперь уже навсегда. Мелкие механизмы заржавели. Станки износились не от усталости, а от ржавчины.

Возвращаясь назад, я наткнулся на запертую дверь, на ту самую, которую отпёр, чтобы проникнуть на второй этаж. Заперта она была на засов с обратной стороны. Обормоты Марданова крутились рядом, когда я отпирал эту дверь, определённо именно они и заперли меня. У быдло есть такая привычка — подлить другим, просто так, для них это кажется смешным. У них такое чувство юмора. Чтобы было, что потом рассказать своим быдло-друзьям, потягивая пиво на детской площадке какого-нибудь двора.

Я заколотил по двери, но удары получались слишком глухими. Я услышал голос Марданова через дырявые окна, но докричаться до него не смог. А может остаться здесь до конца дня, чтобы не возвращаться к Гузель? У меня будет железное алиби, чтобы не работать. Железное, но очень глупое, как вся бригада Марданова.

— Алло, у тебя есть номер телефона Александра Марданова? — спросил я у Гузель.

— Для чего тебе?

Вот ей ли не всё равно?

— Меня заперли, — говорю. — Я не могу выйти. Или сама ему позвони.

— Сейчас пришлю.

Через минуту я уже был освобождён. Марданов открыл дверь со словами:

— А кто тебя запер?

— Здесь были ваши люди. Они видели, как я заходил. Скорее всего, они и заперли.

Мы пошли к его бригаде. У них был перекур. Кто-то сидел на корточках, а кто-то стоял, но все обернулись на нас, когда мы подошли.

— Вы зачем его закрыли? — начал Марданов, но я его сразу перебил.

Из меня полился не поток, а целый оползень эмоций. Мой голос даже задрожал, потому что прежде мне не доводилось никого отчитывать. Я говорил с матерком и несдерживаемой злобой. Напрямую я никак не обозвал тех бедолаг, но сделал явный упор на никчемность и убогость их самих и их жалких жизней. Все пятеро не сказали мне ни слова, они смотрели на меня, видимо, как на начальника, потому что не отвечали на мои оскорбительные слова. Когда я закончил свой монолог, на лице Марданова я ясно прочитал, что немного переборщил. Моё негодование он подытожил спокойным тоном:

— Разве так можно? Так нельзя.

И я ушёл.

Выходя из территории, я наткнулся на охранника. Он спросил меня: чего это мы там ругались? Я рассказал, что меня заперли, и что я отчитал за это виновных.

— А-а, это я закрыл ту дверь, чтобы там никто не шатался, — говорит охранник. — Там дорогое оборудование. Я не знал, что ты пойдёшь наверх. А я ещё думаю: куда пропал замок?

Охраннику я не стал повторять все те обидные слова, что только что высказал, поскольку стыд за содеянное перевесил злобу. Я подумал вернуться к бригаде Марданова и извиниться, но не вернулся и не извинился.

18

— Не знаю, чего она сидит на одном месте. Нашла себе работу и сидит на месте, не развивается, — говорила Гульшат про Гузель, наливая мне чай. — У неё же бестолковые обязанности — каждый с ними справится. Я помню её молоденькой, она работала продавцом в магазине. Стеснительная такая была, такая тихая, робкая. А сейчас как она себя ставит! Нашла себе должность и сидит. А раньше рта боялась открыть. Я ведь помню, какая она пришла к нам.

— Куда к вам?

— У нас же был свой магазин, когда ликёроводочный ещё работал. Гузель стояла за кассой, такая скромница…

— Игнатьевский ликёроводочные что ли?

— Ну да.

— А вы и тогда у него уже работали?

— Я ещё молодой девчонкой к нему пришла на работу, сразу после института. В те времена был дефицит водки. Её не успевали производить, как тут же скупали. Привозят партию с завода, и всю разбирают. И так с утра и до ночи. Тогда вообще всё по-другому было. Это сейчас Михаил Васильевич совсем уж старым стал, а тогда у него все заводы работали. Столько было работы, столько было у него людей! Я тогда вообще хорошие деньги получала. Михаил Васильевич энергичным был, в нём столько было сил. Я же помню, как он приезжал в дорогой кожаной куртке, со всеми рабочими за руки здоровался. Если ему надо было, он мог рукава закатать и опустить руки по локоть в масленые детали. Что-то ковыряется, ищет, потом руки у него все чёрные, все в мазуте, но вот такой он был человек. В кабинете он не сидел.

Гульшат активно разговорилась. Она по-прежнему мне нравилась,