От воровства к анархизму - Александр Иванович Матюшенский

бы предупредить меня, а самъ, между тѣмъ, свирѣпо рычитъ на надзирателя:

— «Что забрался!» — а тебѣ какое дѣло? Повѣситься хочу на трубѣ!.. Довольно ужъ, третій годъ досиживаю!.. Пора и повѣситься!..

Прильнувъ ухомъ къ щели около трубы, я слушаю. Вотъ раздался глухой стукъ. Это онъ, тамъ внизу, соскочилъ со стола и стукнулъ пятками объ полъ. А вотъ и еще стукъ уже другого характера, болѣе высокаго тона, съ трескомъ. Это надзиратель закрылъ люкъ въ двери, чрезъ который онъ водворялъ порядокъ.

Проходитъ минута, двѣ… Два удара по трубѣ. Надзиратель, значитъ, ушелъ, и мой сосѣдъ справляется: «можно ли продолжать прерваный разговоръ?» Отвѣчаю такими же двумя ударами… Труба вздрагиваетъ. Это онъ лѣзетъ на столъ. Я жду.

— Вы слушаете? — спрашиваетъ онъ.

— Слушаю.

— Надзиратель приходилъ, карцеромъ, собака, грозитъ.

— А вы не горячитесь: потише разговаривайте.

— Знаю… Да чертъ съ ними! Не очень то я боюсь ихняго карцера. Эка не видаль какая! Видѣли и пострашнѣе. И что имъ нужно собакамъ?

— Начальство съ нихъ спрашиваетъ.

— Да… Въ этомъ вся сила! Первымъ долгомъ нужно, что бы никакого начальства… Ни-ни, что бы и не пахло начальникомъ.

— Вотъ на это то богатые и не пойдутъ, не допустятъ.

— Я и говорю, что нужно безъ этихъ толстопузыхъ, однимъ все нужно сдѣлать.

— Но у богатыхъ деньги…

— А зачѣмъ намъ деньги!? — перебиваетъ онъ меня. — Намъ оружіе надо. Я къ тому и рѣчь завелъ: ежели въ оружейный магазинъ забраться?.. Я это съ товарищами могу въ лучшемъ видѣ оборудовать. Замки — это намъ наплевать. Это… одна минута — и готово. На этотъ счетъ мы обучены не хуже всякаго слесаря.

Я молчу, жду, что онъ дальше скажетъ по этому поводу.

— По этой части отъ насъ большая польза можетъ быть, — продолжаетъ онъ.

— Такъ и есть, — думаю я. — Онъ все высчитываетъ свои плюсы, какъ будущаго революціонера.

Его, очевидно, безпокоитъ больше всего: будетъ ли онъ полезенъ на новомъ дѣлѣ, въ новой средѣ?

— Вотъ только не знаю, — выражаетъ онъ сомнѣніе, — какъ у нихъ на этотъ счетъ?

— Что?

— Да вотъ, ежели краденое оружіе, — возьмутъ они или нѣтъ?

— Не знаю, право…

— Вотъ!.. И я тоже не знаю… А ежели бы взяли, такъ мы мигомъ всѣ магазины обчистили бы.

ГЛАВА VII

Я остановился на мечтахъ этого мальчика, потому что въ средѣ молодежи вообще болѣе ярко отражается настроеніе той среды, въ которой она живетъ.

Какъ образецъ этого настроенія я и беру своего сосѣда по камерѣ. Для профессіональныхъ воровъ того времени, то есть первой трети 1905 года, такое настроеніе было типично. Взбудораженные, какъ и вся Россія, движеніемъ 9 января, они почувствовали безсознательное тяготѣніе къ новой жизни; на нихъ, какъ и на всѣхъ, пахнуло свѣжей струей.

Гдѣ то, тамъ, на горизонтѣ, въ туманной дали открылся какой то просвѣтъ, въ которомъ, какъ миражъ, рисовалось что то прекрасное, сулящее и имъ, отверженцамъ общества, отраду въ будущемъ.

Естественно, что создалось чисто стихійное движеніе:

— Туда, къ этой прекрасной и жизненной картинѣ!

Я называю это движеніе чисто стихійнымъ, потому что въ немъ не ставились даже вопросы о солидарности профессіональныхъ воровъ съ революціонерами въ ихъ настроеніяхъ и цѣляхъ.

Даже, что касается революціонеровъ, то, въ представленіи массы профессіональныхъ воровъ, они являлись сплошной, компактной массой, не раздѣленной никакими партійными различіями.

Такъ, когда я попробовалъ задать своему юному сосѣду вопросъ:

— Къ какимъ, собственно, революціонерамъ онъ и его товарищи собираются присоединиться?—

Онъ отвѣтилъ:

— Ну… Это, поди, все равно.

Такъ что лозунгомъ того времени среди профессіональныхъ воровъ было.

— Къ революціонерамъ!

И ужъ какъ поясненіе подробностей выступало:

— Къ тѣмъ, которые противъ правительства, противъ богатыхъ!

Дальше этого программа не разрабатывалась. Довольствовались тѣмъ, что намѣчали направленіе движенія:

— Борьба за равенство, братство и свободу.

Тутъ, конечно, не безъ вліянія было все то же 9-е января. Выдвинувъ чисто безпартійную массу на путь революціи, 9-е января тѣмъ самымъ какъ бы затушевало яркость окраски партійнаго революціоннаго движенія.

Не однимъ только ворамъ, но и всѣмъ тогда до извѣстной степени казалось, что не въ партіяхъ сила, а въ настроеніи массы и въ умѣньи поддержать во время эту массу и руководить ею.

Революціонизмъ вообще ставился, такимъ образомъ, выше партійности. Не важно — принадлежитъ или нѣтъ человѣкъ къ какой либо партіи, а важно, что онъ революціонно настроенъ, что онъ революціонеръ вообще.

Лозунгъ — къ революціонерамъ! — по этому весьма понятенъ. Тутъ профессіональные воры шли до извѣстной степени въ ногу со всѣми.

Но этотъ лозунгъ годенъ только до перваго практическаго шага, послѣ котораго, или, точнѣе, при одномъ намѣреніи сдѣлать этотъ первый шагъ, тотчасъ обнаруживается, что революціонеръ вообще есть ничто иное, какъ абстракція, которой нельзя подать руку и сказать:

— Пойдемъ вмѣстѣ, къ одной цѣли!

Поэтому уже въ концѣ апрѣля 1905 года я имѣлъ случай убѣдиться, что предъ профессіональными ворами всталъ практическій вопросъ:

— Къ какимъ же революціонерамъ, т. е. къ какой партіи присоединиться?

Съ этимъ именно вопросомъ уже на свободѣ пришелъ ко мнѣ все тотъ же мой тюремный сосѣдъ. Его освободили почти одновременно со мной. И онъ въ своемъ нетерпѣніи явился ко мнѣ на третій же день послѣ освобожденія.

— А я къ вамъ за большимъ дѣломъ.

— Радъ служить чѣмъ могу.

— Я хочу… запнулся онъ… не пойдете ли вы со мной?

— Куда? — усмѣхнулся я.

— Въ одно мѣсто. Тамъ товарищи… поговорить надо.

— Ваши товарищи? — спросилъ я, дѣлая удареніе на слово ваши.

— Да, да… мы собрались и не знаемъ что дѣлать…

— Вы, вѣроятно, хотите говорить о томъ же, о чемъ мы говорили въ тюрьмѣ?

— Да.

Я согласился, и мы пошли. Мой спутникъ привелъ меня въ одну изъ петербургскихъ трущобъ. По кривой лѣстницѣ мы спустились въ подвальный этажъ, по темнымъ корридорамъ, нѣсколько разъ поднимаясь и опускаясь на нѣсколько ступенекъ, дошли до двери и очутились въ комнатѣ, въ которой царилъ полумракъ, хотя было не больше часу дня.

Въ комнатѣ было человѣкъ двѣнадцать людей, все юноши, въ возрастѣ около 20 лѣтъ. И среди нихъ сѣдой человѣкъ лѣтъ пятидесяти; онъ подошелъ ко мнѣ и со сконфуженной физіономіей проговорилъ:

— Вотъ… собрались къ революціонерамъ…

И онъ повелъ глазами въ сторону своихъ юныхъ товарищей.

— И я на старости лѣтъ тоже съ ними. Что называется, куда конь съ копытомъ, туда и ракъ съ клешней, — какъ бы оправдываясь, закончилъ онъ свое объясненіе.

— Что же, дурного тутъ нѣтъ, — постарался я ободрить его.

—. Вотъ! И я тоже говорю: дурного, молъ, тутъ нѣтъ. И мы тоже люди, тоже кое какое понятіе имѣемъ, что, значитъ, пришла