Пленник богини любви - Елена Арсеньева

Пожелания скорейшего выздоровления! Очаровательной мисс!.. Да чтоб вас черти-дьяволы побрали!

– Полагаю, леди Агата была бы в восторге от изысканного зрелища, которым нас нынче попотчевали вместо обеда, – со всем возможным ехидством прошипел Василий, улучив минутку, когда магараджа отвлекся от гостей.

– При чем здесь леди Агата? – насторожился Реджинальд.

– При том! – не сдерживаясь более, рявкнул Василий. – При том, что ей очень понравилась бы твоя трепетная забота о самой кровожадной и жестокосердной из всех женщин в мире. Да я видеть ее не могу больше, эту Барбару, а ты слюни распустил. Таких в клетке надо держать, не подпуская к людям!

Реджинальд мгновенно покраснел.

– Ты, верно, спятил! – проскрежетал он сквозь зубы. – На тебе на самом лица не было после этого случая в саду, а ведь мисс Барбара едва не погибла! Садовник обязан был оградить розу роз веревкой из конского волоса – тогда никакая змея туда бы не заползла. Он этого не сделал и получил свое, только и всего. И я не верю, что мисс Барбара желала ему смерти всерьез. Может быть, просто обмолвилась в сердцах… Она ведь не только очень красива и очень богата, но весьма разумна, хотя и несколько эксцентрична, пожалуй.

– Красива и богата… – повторил Василий, задумчиво вглядываясь в своего друга. – Богата, что да, то да. Так вот в чем дело! Неужели ты… да нет, не может быть!

– А что в этом такого? – пробурчал, отводя глаза, Реджинальд, чья физиономия вновь приняла какой-то свежеотваренный вид. – Я полагаю себя недурной партией для дочери торговца!

– Но как же твоя нареченная невеста?

– О господи! – взорвался Реджинальд. – Ну как ты не поймешь, Бэзил?! Мне нечего предложить Агате, кроме вечной верности, а что в этом толку? Храня свой обет, она живет, словно Христова невеста в монастыре, без всякой надежды на счастье. Если бы не наши дурацкие клятвы, которыми мы себя так необдуманно связали еще в юности, Агата, пожалуй, уже давно нашла бы себе мужа: богатого, знатного, может быть, даже любящего. С ее-то красотой и родовитостью… – Он безнадежно махнул рукой. – Нет, Бэзил. Леди Агата для меня слишком хороша. Я решил вернуть ей слово. Как только окажемся в Беназире, отправлю письмо, а потом…

– А потом присватаешься к этой хорошенькой Салтычихе, так? – сощурился Василий.

– Салты… Как ты сказал? – не понял Реджинальд. – Кто она?

– Неважно! – отмахнулся Василий. – Такая же сучка, как твоя новая пассия. Кстати! Ты к ней уже присватался? Может быть, меж вами уже все сговорено и даже батюшка благословил?

– Мне еще предстоит побеседовать с мистером Питером, – веско произнес Реджинальд. – И не прежде, чем он даст свое согласие…

– А я бы на твоем месте начал все-таки с очаровательной мисс! – прошипел Василий. – Что мистер Питер? Он мягкая глина в ее ручках! Все сделает, как дочка велит. Скоро и ты таким же сделаешься: будет женушка тобой вертеть как захочет. У нас знаешь как зовут таких, как ты? Подкаблучник! – сорвавшимся, совсем уж петушиным голосом выкрикнул он и ринулся куда-то прочь.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось вскочить верхом и пуститься прочь отсюда: из дворца, из Ванарессы, из Индостана, подальше от назойливого толстяка магараджи, от дурака Бушуева, от расчетливого, совершенно изменившегося Реджинальда, которого Василий недавно считал лучшим своим другом, а теперь и смотреть-то на него не мог, – и, конечно, подальше от этой отвратительной, мерзкой, жестокой… Надо же, с виду – нежный цветок, а сколько злобы в душе!

«И змея красива, только зла», – вспомнилась пословица. Вот уж правда что!

Конечно, это все осталось мечтою: скакун быстроногий и исчезновение из Индии в одно мгновение ока… Нельзя же выставлять себя полным дикарем и дураком, да еще в праздничный день. Все, чего мог для себя добиться Василий, – это под предлогом жесточайшей головной боли уйти к себе. Его сопровождали магараджевы наилучшие пожелания и посулы через три часа после полуночи прислать слугу разбудить его, чтобы руси-раджа, не дай бог, не пропустил огненную потеху.

Злясь на весь мир, Василий добрел до своих покоев, кое-как пошвырял на пол запыленную одежду, опрокинул на себя десяток кувшинов с теплой водой, а потом рухнул на постель и закрыл глаза, вознося к небесам исступленную мольбу: ниспослать ему сон, да покрепче.

И небеса оказались к нему снисходительны, ибо, когда Василий открыл наконец глаза, уже царила ночь и звезды, яркие звезды светили в просторное окно.

Василий снова отправился в водоемчик. Кувшины были полны – очевидно, сюда во время его беспробудного сна заходили слуги. Вдобавок они оставили огромный поднос, уставленный чашами и блюдами. Василий отдал должное каждому яству, однако ужин оставил у него одно впечатление: хорошо, но мало. А может, беда в том, что он ел почти в кромешной тьме, толком не разбирая, что кладет в рот. Созерцание хорошей еды и разжигает аппетит, и насыщает, усиливает вкус того, что жуешь. Это все равно что смотреть на хорошенькую женщину, зная, что очень скоро ты сможешь не только любоваться ею, но и любодействовать с ней…

О черт, черт, черт!

Плохо дело… Выспался, наелся, а самое большое томление так и не утишил, самый лютый голод так и не утолил! Эх, сейчас бы сюда ту, черноглазую, назойливую и напомаженную, которая приходила вчера… Право слово, нынче Василий не стал бы кочевряжиться и сперва насытил бы плоть, а уж потом, попозже, освободившись и обессилев, предался размышлениям о прекрасной любовнице с серебристыми глазами.

Танталовы муки – это просто тьфу в сравнении с мучениями неудовлетворенной плоти! Неужто магараджа после вчерашней ночи решил, что его гость – каменюга бесчувственная? Неужто никто не осмелится нарушить его покой?

Нет, не уснуть. Надо хоть прогулкой себя успокоить…

Набросил рубаху, натянул штаны, сунул ноги в короткие, легкие сапоги, снова вышел на балкон, с вызовом уставился на звезды.

Ишь ты! Похоже, слух о неприличном дикаре уже прокатился по всем небесам. Столько звезд, как сейчас, Василий отродясь не видывал. Эва, повысыпали, выпялили свои сверкающие гляделки!

Пуст и темен сад, простертый внизу, непроницаемо темен, только что это мерцает внизу мягким опаловым блеском? Река? Нет, до реки отсюда далеко, вниз по горам. Скорее всего, водоем… точно, водоем!

Самое время сейчас – поплавать в бассейне. Вода небось прохладная. Сотню раз измерить его вдоль и поперек саженками – и все, и как огурчик, и духовное опять возобладает над материальным!

За колонной, поддерживающей ажурный балкон, вилась узенькая и почти отвесная, будто трапик, лесенка.

Василий мигом спустился на садовую дорожку. Безлюдье царило кругом, безлюдье и ночь. И вдруг он замер, вглядываясь вперед, где уже близко замерцал овал водоема. Вот фонтанчик посредине – тихо журчит, струится вода, вот высокий беломраморный парапет, на котором сидит, подняв лицо к звездам, стройная фигура.