Фоторобот в золоченой раме - Сергей Зверев

— Не мы ошиблись. Свидетели ошиблись. Но это дело такое. Думали, вооружённых преступников берём.

— Да мы понимаем.

— Надеюсь, извините нас. Всё-таки для спокойствия людей работаем.

— Конечно, — закивал помощник депутата с явным облегчением.

Лысый, тоже вернувшийся к жизни, подпевал:

— Понимаем, работа. Если чего — так в гости заходите. Бутылочка хорошего вина есть. Из Абхазии. Ужином покормим. Дело служивое.

— Нам ещё работать, — заулыбался Шведов добродушно. — Но всё равно спасибо.

Расстались почти друзьями. Мужики, в общем, оказались неплохими, с понятиями. Проблему маленькую сняли. А большая осталась — где Носорог? И стоит ли дальше его выпасать в посёлке Ручейки.

Когда подъезжали к посёлку, позвонил оперативник из штабной группы и объявил:

— Установили. Омаров в девять часов утра улетел в Брюссель.

— Вот тебе и перекрыть аэропорты и вокзалы, — выдал Шведов с чувством. — Всё, разворачиваемся на Москву…

Расставшись с раздосадованной пустым мероприятием «наружкой», оперативники отправились в «Раритеты на Никитской».

Застали процесс примерно в том же состоянии, как и оставили днём. Всё так же Лукашкина вальяжно расхаживала по помещениям, всё так же несчастный парнишка следователь, скрючившись, как дьячок в избе, продолжал барабанить по клавиатуре ноутбука.

— Картина, размер метр двадцать на метр пятьдесят. Изображён сельский пейзаж, — всё так же монотонно диктовал эксперт Министерства культуры.

Казалось, участники обыска попали во временну́ю петлю и будут в ней вращаться до конца времён.

Хотя нет. Некоторый прогресс наличествовал — в ряд по стенкам выстроилась пара десятков упакованных в целлофан картин различных размеров. На старинном диване в стиле ампир сидели ошалелые понятые — водители «Газелей», которые весь день возили по Москве изъятый антиквариат.

Лукашкина опять начала что-то гундеть о посторонних на месте производства следственных действий.

— Это ещё неизвестно, кто сторонний и кто посторонний, — буркнул Шведов. — Пыл уймите, от излишней ретивости цвет лица портится.

Действительно, с цветом лица у Лукашкиной в тот же миг стало совсем неважно — от злости на нём выступил нездоровый румянец.

— Мы поехали, — сказал Шведов. — А вы не забудьте нас включить в списки имеющих доступ к подозреваемым в ИВС. Кстати, Омаров вам привет прислал.

— Что? — посмотрела на него следачиха.

— Из Бельгии. Он уже там.

Лукашкина пожала плечами, на лице не отразилось никаких эмоций по поводу этого заявления. Только сказала:

— Упустили.

Оперативники вышли из магазина, постояли на крыльце. Шведов вытащил сигарету и произнёс:

— Что-то подустал я. Старость не радость… Поехали-ка по домам. Завтра отсыпаемся. Часа в два встречаемся. И едем с Левицкими беседовать.

Из помещения вышел оперативник из ГУБЭПа и спросил с некоторой завистью:

— Отчаливаете?

— Дипломатично удаляемся, — сказал Шведов.

— Везёт. А тут с этой дурой, чувствую, до утра торчать… Кстати, знаете, что мы на хате у Левицких надыбали? Сводки наружного наблюдения. Объект вышел. Объект вошёл. Чем-то похожие на те, которые делает МВД, но несколько в иной стилистике. Какая-то частная сыскная фирмочка работала.

— За кем ходили?

— За потерпевшим.

Платов сразу вспомнил фотографию у киллера, по которой он должен был исполнить Кононенко. Она похожа на те, которые делает «наружка».

— Вот, значит, как, — задумчиво протянул он. — Ну что ж, есть тема для разговора с Левицкими. По поводу мокрухи…

* * *

Лукашкина не обманула — она включила оперативников в список на допуск к обвиняемым, так что теперь они имели удовольствие вплотную пообщаться с задержанными.

Выводной ввёл Левицкую в комнату для допросов с привинченной к полу мебелью. Ирина уже уверенно держала руки за спиной, выглядела неважно — под глазами мешки, бледная и всклокоченная.

— Что вы от меня хотите услышать, господа? — произнесла высокомерно, будто снисходя до неразумных детей. От её пустого, будто безжизненного взгляда Платов даже поёжился.

— Явку с повинной мы хотим, — сказал Шведов. — Лучше подробную. Как вы совершили мошеннические действия. Кто это выдумал. Роли каждого.

— Вы смеётесь? Что за абсурд. Я вообще не понимаю, о чём идёт речь.

— Подделки — больше ничего. Которые вы продали гражданину Кононенко.

— Я? Продала? — искренне удивилась Левицкая. — О чём вы? Я вообще не торгую картинами.

Шведов с интересом посмотрел на неё:

— Вы официально заявляете, что не торгуете антиквариатом?

— Я не торгую антиквариатом. И ничего не продавала Кононенко.

— А для чего вам «Галерея классического искусства» и столько антиквариата? Не для торговли?

— Я их просто выставляла. В картинной галерее выставляются картины. А торгуют ими в магазинах. Я помогаю банкам и коллекционерам. Даю советы по поводу приобретения коллекций.

— Ценные советы, наверное. Весьма щедро оплачиваемые. На две квартиры в Москве насоветовали.

— Это нормальная практика. Консультанты получают очень много. Есть люди, которые не жалеют денег на хороших консультантов.

Шведов даже не нашёлся, что сказать на такую наглость. Он прекрасно знал, что не платят столько денег за искусствоведческие советы.

— Ваша позиция называется глухим отказом, — объявил Платов. — А значит, не стоит ждать никакого снисхождения со стороны следствия и суда.

— Какой суд? — искренне изумилась Левицкая. — Не будет никакого суда. Я не виновата ни в чём… Господа, давайте разойдёмся. Все будут довольны. И ваш заявитель. И вы.

— Кто вас познакомил с Кононенко? — спросил Платов.

— Арт-дилер Хачинский.

— Когда вы познакомились?

— Два года назад.

— Омарова Романа Олеговича знаете?

— Нет.

Платов задавал вопросы быстро, не давая раздумывать над ответами.

— А кто Кононенко заказал?

— Не знаю, — пожала она плечами и уставилась на Платова: — В каком смысле заказал?

— Кто слежку за ним организовал?

— О чём вы?

— У вас при обыске обнаружили отчёты наружного наблюдения. Откуда?

— Не знаю! — Левицкая начала нервничать. — Когда меня выпустят? У меня без присмотра галерея.

— Об этом забудьте, — встрял Шведов. — Вас арестуют.