Отец Кристины-Альберты - Герберт Уэллс

В дверях появились два новых гостя, и мистер Лэмбоун отвернулся от мистера Примби, чтобы приветствовать их, едва Фей с ними поздоровалась. Свирепого вида молодой человек с огромной копной черных волос и миниатюрная девушка, точно фарфоровая куколка, одетая так, чтобы на мысль приходил Ватто.

Разговор стал общим, и мистер Примби отступил за задний план.

Он оказался рядом со своим сребровласым другом у книжного шкафа.

— Я никак не ожидал званого вечера.

— Я тоже так считал.

— Я переехал только сегодня днем, а фургон задержался, и много моих вещей еще не распаковано.

Сребровласый сочувственно кивнул.

— Так часто бывает, — прожурчал он.

Все говорили очень громко. Расслышать что-нибудь было трудно. Разговор шел сумбурный, а чуть двое-трое начинали проявлять интерес к тому, что говорили, Фей Крам, как хорошая хозяйка дома, немедленно их перебивала. В студии каким-то образом оказались еще люди, которых мистер Примби воспринял лишь смутно. Например, рыжая девица с глубочайшем декольте, а сзади можно было увидеть чуть ли не ниже талии. Он кхакхакнул и хотел что-нибудь сказать по этому поводу сребровласому — что-нибудь холодное и спокойное. Но не сказал. Не нашел ничего достаточно холодного и спокойного.

Подошла Фей Крам и спросила, не хочет ли он виски или пива.

— Благодарю вас, но не после этого приятного кьянти, — сказал мистер Примби.

Разговор словно становился все шумнее и шумнее. В одном углу Гарольд Крам громогласно читал стихи Вейчела Линдзи. Затем подошел мистер Лэмбоун и заговорил о погибшей Атлантиде, но мистер Примби стеснялся говорить о погибшей Атлантиде с мистером Лэмбоуном.

— Все хорошо, папочка? — спросила Кристина-Альберта, продрейфовав мимо и не дожидаясь другого ответа, кроме «кха-кха».

Потом появились три молодых человека с граммофоном, который, по их словам, они только что купили, а Фей обнаружила, что про пиво забыли, и отрядила Гарольда пойти занять несколько бутылок у соседей. Эти новоприбывшие не произвели особого впечатления на уже пресыщенный мозг мистера Примби, если не считать того, что владелец граммофона, белобрысейший молодой человек с длинным умным носом, вошел с граммофонной трубой на голове в качестве шляпы, и что он во что бы то ни стало хотел этот граммофон завести.

Музыка по большей части была танцевальной, джазовой с парой-другой вальсов, и она заметно оживила мистера Примби. Он сел прямо и принялся отбивать такт костями ног птицы рух. Вскоре в студии уже танцевали несколько пар. Какой-то странный танец, решил про себя мистер Примби. Просто прохаживаются, дергаясь всем телом, время от времени жутко закидывая ноги назад. Перерыв, когда Гарольд вернулся с пивом, а заодно и с теми, кто это пиво одолжил. Все начали требовать, чтобы Кристина-Альберта и Тедди «откололи» их танец. Тедди ничего не имел против, но Кристина-Альберта словно бы упиралась, и увидев танец, мистер Примби понял почему.

— Кха-кха, — сказал он, погладил усы и посмотрел на сребровласого.

Такая фамильярность! На несколько минут исполнители убежали наверх и вернулись совсем другими. Тедди зачем-то нахлобучил кепку и навертел на шею красный шарф. Собственно говоря, он был апашем, а Кристина-Альберта бойко уперла руки в боки с самым гордым видом. Все попятились к стенам, чтобы освободить пространство для танца. Вначале было довольно терпимо. Но вскоре этот мистер Тедди начал швырять Кристину-Альберту то так, то эдак, перекидывая через плечо, хватал, опрокидывал на спину, чуть не переворачивал вверх ногами, которые торчали почти вертикально, а пальцы на руках касались пола. А она была красной, возбужденной, и ей как будто нравилось это фамильярное тисканье. Между ними чувствовалось какое-то нежелательное соответствие друг другу. Она и Тедди смотрели в глаза друг другу почти интимно, но и с какой-то яростью. В какой-то момент этого невероятного танца ей пришлось влепить ему пощечину, очень звонкую и точно вовремя. Проделала она это с таким воодушевлением, что все зааплодировали. А он улыбнулся, обхватил ее шейку своими ручищами и очень реалистично задушил.

Тут граммофон издал предсмертный хрип, и танец завершился.

Горло не беспокоило мистера Примби со времени обеда, но теперь он несколько раз издал «кха-кха».

Они хотели, чтобы Кристина-Альберта, раскрасневшаяся, запыхавшаяся и растрепанная, станцевала еще раз, но она не согласилась. Танцуя, она заметила удрученное недоумение и горесть на лице папочки.

Парочка из соседней студии затем одолжила общество подражанием русскому подражанию пляске саратовских крестьян. Подобранная граммофонная пластинка обеспечивала не совсем тот аккомпанемент, но это ничему не мешало. Пляска доставила мистеру Примби искреннее удовольствие. Молодой человек присел почти к самому полу и лихо выбрасывал вперед то одну ногу, то другую, а девушка была совсем как деревянная кукла. Все хлопали в ладоши, отбивая такт в лад с музыкой, и мистер Примби тоже. Но тут произошло новое извержение из двери. Пятеро в причудливых костюмах потребовали пива. Мистеру Примби они показались нелепыми, яркими и совершенно неинтересными. На одном был красный петушиный гребень на колпаке шута с бубенчиками. На остальных были трико и что-то яркое, ничего не означавшее. Они явились с вечеринки, устроенной кем-то там для «Молодежи». Они воплями возвестили: «Они в полночь объявили конец. Объявили конец в полночь. Когда молодежи положено ложиться спать».

Было более чем ясно, что в доме № 8 в Лонсдейлском подворье этого ждать не приходилось.

Пиво. Мистер Примби отказался. Последнее пиво. Сигареты. Много дыма. Последние виски. Снова граммофон, снова танцы и декламирующий голос Гарольда Крама. От пива или от виски голос этот охрип. Но раздавались компенсирующие шумы. Движение. Середина студии освободилась. Не снова же танцы! Нет. Демонстрация силы и ловкости при помощи стульев. Главным образом Тедди Уинтертон, владелец граммофона и Гарольд. Эти трюки быстро исчерпались, и общество перетекло в центр комнаты. Разговоры, нить которых мистер Примби терял сразу же, фразы, которые он не понимал. Никто не обращал на него ни малейшего внимания.

Волна усталости, безнадежности и уныния накатила на него. Какими непохожими были вечера в былом, проводимые добрыми мудрыми людьми погибшей Атлантиды! Философские диспуты, лютни, флейты. Возвышенные мысли.

Он заметил, что миссис Крам украдкой зевнула. И внезапно сам сокрушительно зевнул. А потом еще раз.

— Йоуу! — сказал он Полу Лэмбоуну, который оказался рядом. — Кауа… вау мыау сидим намоейоууувати.

— Вы здесь живете? — осведомился мистер Лэмбоун.

— Сеоудя переехал. Крстина-Альбеааата все устроила.

— Черт побери! — сказал мистер Лэмбоун и поглядел на нее через студию. И на несколько секунд задумался.

— Удивительная девушка эта ваша дочка, — сказал он затем. — При ней я чувствую себя пережитком. — Он взглянул на свои наручные часы. — Половина второго, — сказал он. — Положу начало Исходу.