Ольф. Книга вторая - Петр Ингвин

Ладони гладили ее спину и вспотевший затылок. Вздрагивавшую макушку. Трепетно жавшуюся ко мне поясницу. Хотелось и ниже, очень хотелось. А почему нет? С нежностью и благоговением пятерня огладила упругий барабанчик. Затем второй. Затем снова первый — по-прежнему медленно и заботливо, словно это нормально и по-другому просто не бывает.

Наверное, девушка так и поняла. Или, вся на нервах, просто не заметила. Что делать, если заметит, я не знал. И не хотел знать, чтоб не рушить отношения, что пока устраивали обоих.

Пока? Хм. Что скажет по этому поводу дедушка Фрейд?

Ладонь вновь переехала на спину и затылок.

Наконец Челеста отлипла.

— О мольто пауро.*

*(Я очень испугалась)

Корабль уже висел над центральным рынком.

Нина мучительно всматривалась вдаль. Я подошел с другой стороны.

— Не получилось, — грустно выдохнул ей прямо в ухо.

Она отшатнулась.

— Ты меня напугал. Ладно, ничего не поделаешь. Пойдем. Запомни: я тебя представлю, дальше — твои проблемы.

— Естественно.

Мы двинулись через дорогу к ресторану, чьи двери призывно освещались разноцветными прожекторами. Как только поравнялись со входом, рядом взвизгнули шины, и почти у наших ног затормозила низкая спортивная машина. Как такая вообще ездит по нашим ухабам? Не понимаю любителей занижать свои тарантасы, даже «лежачий полицейский» становится непроходимым препятствием, а весенняя ямка в асфальте — могилой. У ткнувшегося в наши колени образца все эти подростковые понты присутствовали в заводском исполнении. Было жаль помещенную во враждебную среду заморскую стальную птицу. Хотелось выпустить ее на волю.

В глухой броне тонировки разверзлась щель и быстро увеличилась до размеров всего окна.

— Нина!

Голос принадлежал роскошно упакованной длинноволосой дамочке в опушенной мехом кожаной куртке и темных очках.

— Привет! — откликнулась моя спутница.

Дверца машины отворилась, водительница томно выставила левую ножку, отчего полоса не по сезону короткой юбки уехала вверх, и на мгновенье в глубине открылся затянутый в черное треугольник. Затем молодая женщина подняла и перенесла через порог правую — столь же медленно и красиво, а при вставании отметилась новой нарочитой демонстрацией безукоризненных конечностей, тонкой талии и витринной груди. Одежда, стать и самомнение соответствовали стоимости машины. К лицу поднялась холеная ручка, пальцы с длинными красными ногтями сняли очки…

Я помотал головой. Дежа-вю какое-то. Нет, не показалось, я действительно ее знаю или где-то видел. Но откуда и где?

Знакомый разлет бровей. Зовущие скулы. Сексуальные губы бантиком. Ниже — выдавливающие друг дружку молочные пакеты, в которые при наполнении забыли закрыть кран. Выше — лицо. Яркое, запоминающееся. До дрожи знакомое. Где же мы пересекались?

— Это Олег, — указала в мою сторону Нина.

Красавина — так назвала она ту, с которой собралась свести. Абсолютно незнакомая фамилия. Откуда же…

Красотка не удостоила меня вниманием.

— Ты же помнишь, — наставительно проговорила ей Нина. — Мы договорились. Я знакомлю тебя с Василием Платоновичем, ты помогаешь Олегу.

— Да помню, помню, — отмахнулась та и высокомерно кивнула в мою сторону.

С Василием Платоновичем? Я едва не поперхнулся. Снова мой виртуальный спаситель. Не мешало бы уже знать, что он за фрукт, и с чем его едят.

— Это Анжела.

Озарение прилетело как строительная конструкция в темечко: это же та, с диска «Студенки»! На обложке — глупо хихикающая Наташа и вот это привораживающее лицо, неуклонно возвращающее к себе из глубин соблазна. Небывало гибкая спина. Много успевающие руки. Акробатические ноги. Секретарша Задольского? Кажется, Задольский — специалист в интрижках не только финансовых и политических. Что должна уметь секретарша, чтобы ездить на спортивной машине, о которой большинство спортсменов мечтать не могут? Н-да…

Пока все это крутилось в голове, я потерянно смотрел по сторонам. И зря. Слева от входа в ресторан двое полицейских заталкивали в воронок дебошира. Один из стражей порядка пересекся со мной взглядом. Я отвернулся, но тут же скосил глаза обратно.

Сержант не оставил пикировку взглядов без внимания. Закончив с хулиганом, он сверился с ориентировкой, кивнул второму, и оба вразвалочку двинулись в нашу сторону.

— Предъявите документы.

Я посерел. Корабль! Ой, дуррра-а-ак… Ну какого черта…

О чем думаю, какой корабль, ведь в нем — Челеста! Без меня корабль ни выпустит ее, ни накормит…

В ситуацию вмешалась Нина:

— Мы к Василию Платоновичу. Торопимся. Вон он сидит.

Уже зажавшие меня в клещи сержант с напарником вдруг отпрянули. Из-за стеклянной витрины ресторана нам махал рукой седовласый мужчина в темно-сером костюме при галстуке.

Полицейские судорожно отдали честь и дематериализовались.

Дверь перед нами отворилась мгновенно и с неким пиететом, швейцар увидел, к кому идем, брезгливо покривил рот на мои джинсы и свитер, но смолчал.

Седовласый встал при нашем приближении. У Анжелы словно маятник Фуко в попе включили. Теперь она не шла — несла себя, как на блюде. Около столика была принята добивающая отрепетированная поза, которая откровенно выпячивала все, что выпячивается, и оттопыривала все, что, соответственно, оттопыривается и волнует обремененное стандартными наклонностями мужское население планеты. Поскольку седовласый относился к упомянутой форме существования, все, что предназначалось его вниманию, мимо этого внимания не прошло. Седой ежик прически почтительно склонился, однако взгляд не опустился.

Нина приветствовала его как старого друга. Не равного, а старшего друга. Должно быть, сей убеленный мудростью и значительностью джентльмен — прямой начальник Владлена.

— Как самочувствие? — обволок ее густой бас начальника.

— Лучше. — Женщина протянула руку в сторону пришедшей с ней девушки. — Знакомьтесь. Это Анжела, секретарь-референт Задольского.

Анжела выразительно изогнулась осиной талией и рельефно обтянутыми подробностями выше и ниже.

— Очень приятно. — Мужчина галантно поцеловал протянутую ручку, выражение на лице подтвердило, что сказанное — не только слова. — А молодого человека представлять не надо, его досье сейчас на моем рабочем столе лежит.

Снова у меня все упало. Чуть сам не упал. Вот же влип. Как муха в… мед.

Я сжал губы, кулаки сжались сами.

— Позвольте узнать, какую организацию представляете?

Василий Платонович ответил расплывчато:

— Заветные три буквы.