Восточные славяне и нашествие Батыя - Вольдемар Балязин

Как бы то ни было, но в честь массового крещения жителей Киева Великий князь заложил первую каменную церковь Богородицы, после чего Богоматерь стала считаться небесной покровительницей Русской земли. (Впоследствии эта церковь стала называться Десятинной, ибо на содержание греческого духовенства, пришедшего из Византии, тратилась десятая часть всех великокняжеских доходов.)

Через тридцать лет после этого в Киеве было построено уже большое число церквей, в которых соответственно служило и множество священников и причетников.

И с самого же начала первый киевский священник грек Михаил, а вместе с ним и Великий князь начали печься об обучении грамоте и подготовке на Руси собственных священников. Для этого, как писал знаменитый русский историк Василий Никитич Татищев, «митрополит же Михаил советовал Владимиру устроить училище на утверждение веры и собрать детей в научение. И тако Владимир повелел брать детей знатных, средних и убогих, раздавал их по церквям священникам-сопричетникам в научение книжное. Матери же чад своих плакали о том вельми, как по мертвым, ибо не утвердились в вере и не ведали пользы учения, что тем ум их просвещается и на всякое дело благоугодное творить, и искали, безумные, как дарами откупаться».

После крещения киевлян Владимир обратил взор на Новгород. Тем же летом туда двинулась великокняжеская дружина во главе с его дядей Добрыней и боярином Путятой. Новгородцы, в отличие от киевлян, оказали сопротивление и дружинникам, и пришедшим с ними миссионерам-грекам. По приказу Добрыни деревянных идолов сожгли, а каменных утопили в Волхове. Но и после этого не многие новгородцы сразу приняли крещение.

Остальных дружинники силой загоняли в Волхов, и потому в Новгороде возникла поговорка, что их «Путята крестил мечом, а Добрыня – огнем». И самый первый акт крещения растянулся в Новгороде на целый месяц. Однако и после этого многие новгородцы в душе оставались язычниками, а то и двоеверцами. Во всяком случае, языческие волхвы появлялись в Новгороде и два и три века спустя.

Язычество необычайно прочно удерживало позиции во многих, особенно северо-восточных, районах, а также в Ростове Великом и Муроме. Там принятие христианства затянулось на век с лишним.

Чаще всего русичи внешне выказывали покорность и не очень активно сопротивлялись самому обряду крещения, оставаясь в душе прежними язычниками. И автор «Повести временных лет» со скорбью заявляет: «Словом называемся христианами, а на деле живем, как поганые… Ведь если кто встретит попа или монаха, то возвращается домой, так же встретив отшельника или свинью, – разве это не по-поганому?»

Христианское благочестие, то есть истинное богопочитание и исполнение заветов церкви на деле, жизнь благопристойная, спокойная, упорядоченная предусматривали отказ от многих плотских утех, от всяческого греха, который выражался в поступках, противных закону Божию, когда более всего торжествовала грешная, всесильная плоть, а слабый, затемненный дух молчал. И воистину было все по пословице: «Грехи любезны доводят до бездны», то есть до ада.

А язычество не знало запретов, обуздывающих плоть. Язычники пили вино без меры. Многоженство, а также и супружеская неверность были частью бытия; они не знали постов, и аскетизм православных праведников был им не только глубоко чужд, но и отвратителен.

И потому новообращенные христиане говаривали: «Рожденные во плоти причастны греху». Их плоть бунтовала против церковных запретов, и они не хотели обуздывать ее, впадая в плотоугодие, которое церковь уподобляла скотству. А язычники превыше всего ценили свободу от каких-либо запретов, и их любовь к вольной жизни на деле почти всегда превращалась в своеволие, принимая особенно уродливые формы в повальном пьянстве и драках, в которых нередко случались и смертоубийства. Эти пороки были настолько сильны и неискоренимы, что даже официальная церковь спасовала перед ними, записав в «Православном исповедании» – книге, изданной в XIX веке: «Грех сам по себе не существует, поелику он не сотворен Богом. Посему невозможно определить, в чем он состоит».

Поэтому даже через два с половиной столетия после крещения Руси краковский епископ Матвей писал аббату французского монастыря в Клерво Бернарду, которому послушно внимали кардиналы и папы: «Народ же русский множеством бесчисленному звездному небу подобный, и правило веры православной, и религии истинной установления не блюдет. Пренебрегая тем, что вне церкви католической (то есть „истинной“) нет места дароприношению, тот народ в дароприношении тела Господня (то есть в причащении), но и в уклонении от брака церковного, а равно в иных церкви таинствах позорно колеблется. Так заблуждениями различными и порочностью еретической от порога своего пропитанный, Христа лишь по имени признает, а по сути в глубине души отрицает».

И более того, еще через два с половиной века кардинал д’Эли писал в начале XV столетия: «Русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в его образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческие начала, или язычество, поглотившее христианское вероучение».

И даже в 1551 году, собравшись на Стоглавый собор, клирики и епископы с горестью отмечали, что Русь полна язычества и что в Великий четверг рано утром жгут солому и кличут мертвых, а в Троицу на кладбищах играют скоморохи, и люди скачут, и пляшут, и бьют в ладони, и поют сатанинские песни. И в пасхальную неделю учиняют на кладбищах пьяные поминки с пиршеством, с бубнами и «всяческим беснованием». А в ночь под праздник Рождества Иоанна Предтечи и в сам праздник, а также на Рождество Христово и на Богоявление в городах предаются бесовским игрищам и пьянству и только к утру «отходят в домы свои, и падают, как мертвые, от великого клокотания».

Если бы дело заключалось только в том, что на стезе язычества оставались неграмотные, темные простолюдины, то это было бы полбеды. Но следует признать, что даже и далеко не все священники были грамотны, разбирались в сложных вопросах богословия и отличались благочестием. Нередко случалось, что они еле-еле «брели по грамоте», были малограмотны, суеверны и больше почитали обряды, чем духовный смысл православия.

Однако вопреки этому по всей русской земле победно шествовала письменность и грамотность.

26 июля 1951 года при раскопках древнего Новгорода была найдена первая берестяная грамота. Специфический русский материал – береста – оказался более распространенным в обиходе, чем бумага и пергамент, свидетельствуя, что грамотность была достоянием и ремесленников, и торговцев, и окрестных крестьян.

После этой находки в Новгороде около тысячи берестяных грамот было обнаружено в Пскове и Смоленске, Старой Руссе и Ладоге, Витебске и Мстиславле. Причем до нас дошли буквально крохи великого наследия – войны, пожары и безжалостное время унесли и сотни тысяч берестяных грамот, и не менее ста пятидесяти тысяч древних книг.

И все же вопреки всему образование медленно, но верно распространялось по Руси. И все это происходило и потому, что самым активным распространителем образования была на протяжении многих столетий русская православная церковь. Верным спутником православия была грамотность, просвещение, краеугольным камнем чего стала славянская азбука.