Пир Джона Сатурналла - Лоуренс Норфолк

Его слова привели Джона в еще сильнейшее бешенство. Он занес кулак. Сейчас он хрястнет в ненавистную физиономию со всей мочи. И будет бить, бить, бить, пока Эфраим не затихнет. Но едва он собрался нанести первый удар, как кто-то схватил его за плечо и рывком оттащил назад. К нему вплотную придвинулось разъяренное лицо матери.

— Где тебя носит? — прошипела она. — Бежим, Джон! Скорее!

Они снова бежали, бежали во весь дух через темный луг к первому откосу, и высокая трава хлестала по ногам. Снова ночной воздух отдавал маслянистым дымом и грохот котлов и сковород смешивался с воплями селян. Снова Джон слышал жесткое, хриплое дыхание матери. Увесистая сума болталась между ними, билась о колени. Размахивая руками, они взобрались на первый уступ. Потом на следующий и на следующий, в лихорадочной спешке. Только когда их обступили призрачные заросли дрока и кустарника, они оглянулись назад.

Мерцающие огоньки плотным кольцом окружали их хижину: там собирались деревенские жители. Пока Джон с матерью смотрели, первый факел, брошенный из толпы, прочертил в темноте огненную дугу и упал на крышу. Трепещущие бледно-желтые языки пламени жадно лизнули солому и расползлись во все стороны.

В ночи взметнулся столб красного огня. Темная людская масса колыхалась вокруг хижины, то подкатывая, то откатывая прочь. Джону не было необходимости видеть озаренные факелами лица. Он и так знал, что там собрались не только молельщики во главе с Марпотом, но и все жители деревни: Фентоны, Чаффинги, Дейры, Кэндлинги, женщины, что всегда сидели на задних скамьях в церкви и столь часто стучались к ним в дверь после наступления темноты, — все они, со своими дочерьми и сыновьями. На лицах Сета, Дандо и Тобита словно бы оттиснулось угрюмое густобровое лицо Эфраима. Один только Абель, умирающий от лихорадки в своей постели, не отступился от него. Огонь охватил хижину целиком, и Джону почудилось, будто пламя побежало у него по жилам, разнося жар по всему телу. Я был прав, подумал он. Я и Эфраим, оба были правы. Они с матерью чужие здесь. Всегда были чужими.

Мальчик посмотрел на мать. Она стояла, зажимая ладонями рот, с расширенными от ужаса глазами. Внизу полыхала хижина, в воздухе густо пахло дымом. Джон потянулся к ней, взял за руку:

— Ма?

Но она смогла лишь потрясти головой.

Они стали подниматься дальше, и уже скоро густой ежевичник обступал их со всех сторон, вытягивал к ним толстые игловатые лапы. Едва заметной тропинкой они пробирались через заросли, и сума тяжело болталась между ними. Когда на самом верху склона перед ними встала последняя ощетинившаяся шипами преграда, мать обхватила Джона обеими руками — и в следующий миг вместе с ним ринулась прямо в колючую чащу.

«Сейчас меня шипами всего издерет, как Кэсси», — пронеслось в голове у мальчика. Он вздрогнул, когда по ногам шоркнули первые ветки… Но стебли и листья шелестели вокруг него, не причиняя вреда. Казалось, мать раздвинула ежевичник с такой же легкостью, с какой Моисей раздвинул море. Выбравшись из зарослей с другой стороны, Джон не обнаружил на себе ни единой царапины. Чудеса, да и только! Поймав его изумленный взгляд, Сюзанна взяла первый попавшийся стебель и пропустила сквозь кулак — шипы посыпались, точно горох из стручка.

— Ложный терновник.

Джон кивнул и поднял взгляд. На верху откоса, одетые морщинистой корой, вздымались древние стволы леса Баклы, подобные колоннам, подпирающим массивные своды. Джон сгреб в кучу сухие листья, и они с матерью улеглись. Далеко внизу тлела их хижина — красный глаз, злобно глядящий из темноты. Глубоко в душе Джона пылал раскаленный уголек гнева.

Застрекотала сорока. Засверкало солнце. Джон открыл глаза и тотчас прищурился от ослепительного света. На краткий счастливый миг он задался вопросом, как так вышло, что он лежит здесь, на ложе из листьев, у самого леса Баклы. Потом память раздула тлеющий огонь: крики, вопли, языки пламени, знакомые лица слились в одну воющую массу. Мальчик почувствовал, как красный уголек гнева внутри его укрепляется прочнее.

Рядом спала матушка, разметав длинные черные волосы по земле. Когда Джон встал, она пошевелилась. Мальчик посмотрел вниз, на остов хижины на краю луга. Над черными обугленными стенами все еще курился дым. На плечо ему легла ладонь матери.

— Ты говорила, что наше место здесь, — с горечью проговорил он. — Что у нас больше права жить здесь, чем у любого из них.

— Так и есть.

Но матушка не обращала внимания ни на сожженную хижину, ни хотя бы на деревню. Куда же она смотрит? Его взгляд проскользил по долине, перепрыгивая через живые изгороди и рощи, пробежал по извивам реки, исчезающим вдали, и взлетел к гребню высокой горы в самом конце долины. Там были сторожка, церковный шпиль и громадный домина. Так вот оно что!

— Ты служила там! — воскликнул Джон.

Сюзанна потерла воспаленные глаза:

— Да, Джон. Я там служила.

— Но ты вернулась сюда.

— У меня не было выбора.

Еще одна загадка, подумал он. Даже сейчас.

— Ты обещала научить меня.

— И научу, — коротко ответила мать. — Пойдем.

Она взвалила суму на плечо и повернулась к лесу. Джон уже было двинулся за ней, как вдруг внимание его привлекла вспышка света.

Исходила она от огромного дома вдали. За ней последовала вторая вспышка, и третья, и четвертая… Там поочередно распахиваются окна в одном этаже, сообразил Джон. И солнце отсверкивает от стекол. Он еще с минуту стоял и наблюдал за яркими вспышками, похожими на световые сигналы, посылаемые в другой конец долины. Потом повернулся и пошел следом за матерью в лес Баклы.

Из книги Джона Сатурналла:

О блюде под названием «Воздушный торт из птичьих фаршей»

Истинный Пир своими составными частями имеет тайны, одни легкопостижимые, другие трудные для понимания. Блюда его говорят на языках, способных поставить в тупик высокоученого мужа, однако смиренный повар должен распознать все их. Поскольку воздух, как учил Сатурн, есть небесный сад, повару надлежит переименовать кроны произрастающих в нем деревьев в грядки, а клумбы там суть гнезда, где всякая пернатая дичь, представленная в чудесном многообразии, откармливается и благоденствует. Дабы воздать должное урожаю, собранному в том саду, повару надобно применить свое искусство таким образом, как описано ниже.

Возьмите своих птиц и разделайте каждую в соответствии с ее породой. Рассеките дикую утку, раскройте гуся, развалите лебедя, разымите цаплю, распустите выпь, распластайте журавля, разберите фазана, отворите куропатку, разверните голубей и вальдшнепов, оставьте целыми пару корольковых пеночек. Ощипите и выпотрошите тушки, затем обжарьте до золотистой корочки. Остуженное мясо всех птиц, за изъятием корольковых пеночек, расщепите на волокна в бечевку толщиной, мелко порубите и сдобрите поочередно тмином и шафраном. Взбейте яичные белки до облачной воздушности. Измельченное мясо каждой птицы тщательно смешайте с частью взбитого белка.