Экспансия-3. Аргентинское танго - Юлиан Семенов

— В каких газетах был отчет о процессе?

— Во всех. Да, практически, во всех… Если хотите, я покажу вам. У меня это хранится, хотя, честно говоря, каждый раз начинается сердцебиение, когда пересматриваешь все это…

— Я была бы вам очень признательна, господин доктор Мартенс…

— Вы можете взять с собою копию, потом вернете.

— Спасибо… Перед тем, как я начну диктовать вам фамилии…

Адвокат мягко улыбнулся:

— Перед тем, как вы начнете диктовать фамилии, я все же обязан сказать свои условия… Возможно, вас не устроит мой тариф… Я дорогой правозащитник… Словом, вы будете обязаны выплатить мне — в случае успеха нашего дела — пятую часть той суммы, которую вам перечислят из Мюнхена. Понятно, вы оплачиваете мои расходы по поездкам в американскую зону оккупации, перепечатку необходимых документов, телефонные переговоры и аренду транспорта. Полагаю, сумма может вылиться в три, а то и четыре тысячи долларов. Естественно, я не включаю сюда деньги, которые вам придется внести в суд, — если дело дойдет до процесса, — для вызова свидетелей, их размещения в отелях и питания, это еще две, три тысячи… Боюсь, что расходы съедят значительную часть тех денег, которые м ы выручим за ваш дом…

— У меня есть и яхта…

— Я понимаю. Но ведь вместо дома вам надо купить какую-то квартиру? Словом, я ознакомил вас с моими условиями. Они вполне корректны… Если бы дело не было связано с мщением нацистам, я бы запросил больше.

— Я согласна… То есть я позвоню вам вечером, когда прочитаю отчет о вашем процессе… Это будет окончательное согласие… Но я хочу, чтобы вы собрали материалы, уличающие не только Гаузнера, он, мне кажется, был из военной контрразведки, но и гестаповцев, начиная с группенфюрера Мюллера, он отдавал приказы на казнь.

— Как мне известно, он погиб при осаде Берлина.

— Он погиб, но его заместители остались. Словом, меня интересуют материалы о карательном аппарате Гитлера, — пусть это будет стоить не четыре тысячи, а восемь, я пойду на это.

— Муж — в случае нужды — сможет помочь вам?

— Он американец, а это — мое дело, господин доктор Мартенс, это норвежское дело…

— В таком случае, это дело не ваше, а наше… Я тоже норвежец… Диктуйте, я весь внимание…

В редакции «Дагбладет» Кристину направили в отдел новостей; в большой комнате стояло восемь столов, по два телефона на каждом, в промежутке между ними — пишущие машинки, треск и крик: содом и гоморра, как можно работать в таких условиях?

— С кем я могу посоветоваться? — спросила Криста высокого, худого, как жердь, парня в свитере с рваными локтями, что сидел за машинкой, но не печатал, а, тяжело затягиваясь, жевал сигарету, пуская к потолку упругую струю дыма; он не сразу выпускал табачный дым, сначала было чистое дыхание, и лишь потом появлялось голубое, быстро темневшее облачко; Криста представила, какие у него черные легкие; бедный парень, такой молодой, через год начнет кашлять, как старик; слава богу, Пол не вдыхает так глубоко, ему важно держать в руках сигарету, поэтому у него такие желтые пальцы.

— О чем вы хотите посоветоваться со мной? — спросил парень, внезапно скосив на Кристу бархатные, с игрою, глаза, — конь на гаревой дорожке.

— О нацизме, — усмехнулась женщина. — Компетентны?

— Нет, это не по моей части, — ответил журналист. — Обратитесь к Нильсену, он дока.

— Где он?

— У нас он бывает редко, работает в кафе «Моряк», на набережной, и живет там же, на втором этаже… Если хотите — могу проводить. Как у вас, кстати, вечер?

— Занят, — ответила Криста и вышла из редакции — давящей, но в то же время какой-то по-особому веселой, полной шального треска машинок, гомона голосов и пронзительных звонков десятка телефонов.

Нильсен оказался стариком с копной пегих — то ли седых, то ли выгоревших на солнце — волос, в легком свитере и американских джинсах; обут, тем не менее, был в модные мягкие туфли, они-то и рождали некоторое отчуждение между ним и посетителями кафе, которые и говорили-то вполголоса, стараясь не помешать асу журналистики, легендарному партизану и диверсанту, сидевшему здесь с раннего утра и до закрытия; отсюда — не убирая со стола рукописей — он уходил в редакцию и на радио, сюда возвращался на обед, поднимался к себе в мансарду, чтобы поспать среди дня (привычка с времен молодости, когда служил моряком на торгашах); никто не смел подходить к его рабочему месту; хозяйка, фру Эва, была счастлива такому знаменитому завсегдатаю, деньги брала за месяц вперед, но сущую ерунду, реклама стоит дороже.

…Выслушав Кристину, не перебив ее ни разу, не задав ни одного уточняющего вопроса, Нильсен достал из кармана своих широких джинсов трубку-носогрейку, набил ее крупнорезаным табаком, медленно, с видимым наслаждением раскурил и только после того, как сделал две крутые затяжки (явно молодой конь из отдела новостей взял у него манеру затягиваться, отметила Кристина, один стиль, хотя тот курит сигареты), наконец, поднял бездонно-голубые, совершенно юношеские глаза на женщину:

— Таких историй, как ваша, я знаю тысяч пять, милая моя… Нацизм рождает типическое, только свобода хранит образчики сюжетной индивидуальности… Чего вы хотите добиться вашей борьбой? Человечество мечтает забыть нацизм. Страшное всегда норовят выкинуть из памяти. Люди рвутся на концерты джазов и музыкальные вечера, где можно всласть натанцеваться… Если бы вы были писателем — это я понимаю! Нацизм — пища для интеллектуала, есть обо что точить свою ненависть, каждый художник ненавидит жестокость и конформизм; тоталитарное государство Гитлера было воплощением именно этих двух качеств; думаете, сейчас мало дерьма, в условиях многопартийной демократии?! О-го-го! Но ведь я не ее браню, любимую… А прошлое… Всегда удобно бранить прошлое… Вы называли людей в Испании и Португалии, которые вроде бы продолжают дело Гитлера… Доказательства? Факты? А вы уверены, что, если я отправлюсь туда, — хотя вряд ли, слишком дорого стоит билет, — они сразу же откроют мне правду?

— Они вздрогнут, — ответила Кристина. — Они — как пауки. А когда паук вздрагивает, видно трясение всей паутины…

— А у вас есть лаборанты, которые станут наблюдать за трясением паутины? Я допускаю, что она существует, но сколько вы наберете Дон Кихотов, которые готовы на драку? С силой можно бороться только силой. Она есть у вас?

Криста согнула руку, кивнула на плечо:

— Вот мои мускулы.

Нильсен усмехнулся, лицо его подобрело, сделавшись старым и дряблым. Отчего к старости люди делаются добрее, чем в зрелые годы, подумала Кристина, это закономерность, интересно бы посчитать, стыковавшись с биологами, они без нас, математиков, ответ на этот вопрос не дадут.

— Выпить хотите? — спросил Нильсен. — Выбор скуден, но наливают до краев.

— Мне надо в университет, там неудобно появляться пьяной.

— Кристиансен — ваш отец?