Авиньонский квинтет. Ливия, или погребённая заживо - Лоуренс Даррелл

Как учителю Сатклиффу полагалась комнатка с камином и отдельным выходом во двор — и он страстно мечтал тайком привести сюда какую-нибудь женщину. Но кого? У него была маленькая, страдавшая астмой фисгармония, и экземпляр сорок восьмого опуса Баха, который он играл для собственного удовольствия, стараясь не очень шуметь. Отдыхая, он читал партитуры опер и ел яблоки, время от времени морща лоб и издавая мелодичный рев, когда оркестр должен был бы играть на полную мощь. Постепенно, незаметно для него самого, у него зрел план написать новую биографию Вагнера. А почему бы и нет? Иногда во время прогулок он видел на горизонте темную движущуюся точку, которая то расширялась, то исчезала, то появлялась вновь. Корабль! Сатклифф размахивал зонтиком и кричал «ура». Монотонность провинциальной жизни, возможно, неплохая пища для поэта, а если у человека нет талантов? Иногда Сатклиффу становилось до того одиноко, что он готов был поджечь собственную кровать. Вероятно, сестра Роза страдала из-за того же, не исключено, что еще сильнее, потому что приехала в Англию из какого-то неведомого края. Она была хорошенькой, со смышленым личиком, светленькая мулатка. Когда он перехватил в церкви ее изучающий взгляд, она густо покраснела. Сатклифф улыбнулся, она тоже улыбнулась, и он сразу понял, что ее весна не в далеком прошлом. В тот день что-то случилось в шестом классе, и его вызвали к директрисе, которая прямо спросила, правда ли, что он «преподавал» ученицам Малларме?

— Сделал обзор соответствующего периода, — ответил на это Сатклифф.

Матушка-настоятельница подняла белый пальчик и произнесла:

— Мистер Сатклифф, я знаю, что могу положиться на вас, ведь вы не допустите ничего слишком французского и непристойного. Мы доверяем вам настолько, что вручаем вам шестиклассниц. Ведите их по беспорочным стезям, даже если вам придется лишь упоминать классиков вместо того, чтобы заниматься ими подробно.

— Вы имеете в виду цензуру?

— Да, можно сказать и так.

— Отлично, — мрачно проговорил Сатклифф и удалился.

Он уже подготовил препарированного Малларме — для подобной оказии. «Le chien est triste. Hélas! Il a lu tous les livres,[63]» — написал он на классной доске. Чем плохая тема? Англичане, обожающие животных, наверняка пожалеют бедного песика. Однако он нюхом чуял беду. Здешние праведники терпеть не могут свободолюбцев. Он размышлял об этом, когда… Впрочем, это требует отдельного параграфа.

Бедняжка сестра Роза тоже изнемогала от скуки. Английским языком она владела плохо, вся надежда была на Сатклиффа, что он может говорить на пиджин, который принят в Конго, ведь он, как ей было известно, преподавал французский. И она мысленно призывала его, поднимая к нему милую курносую мордочку. Ее губы изнутри отливали фиолетовым, зато зубки были ровными, а улыбка очаровательной — во всяком случае, так думал трепещущий магистр искусств. От тоски с кем только не уляжешься, вздыхал Сатклифф, понимая, что возникшее чувство несколько надуманное. Стоило ему закрыть глаза, и он видел ее на своем жалком ложе в алькове, как она лежит на спине, обнаженная, с опущенными веками. Ее темная кожа напоминает ром, черную патоку, имбирь… и так далее.

Ну а сама сестра Роза вздыхала от уныния, ей было тошно часами украшать большой алтарь искусственными фруктами. Однако это занятие давало ей доступ к церковной скамейке Сатклиффа, вот что самое главное. Перед началом следующей службы он обнаружил цветок на подушечке для колен и весьма красноречивую закладку в книге церковных гимнов. Ох уж эта женская изобретательность! От удовольствия Сатклифф покраснел. Всего секунды хватило на то, чтобы по-французски написать на пустой странице магические слова: «Как? Когда? Где?». Если он не прибавил «Сколько?», то только потому, что не хотел обидеть ее своими чересчур французскими манерами. В конце концов, она все-таки, черт бы ее побрал, монахиня. Затем последовала короткая пауза в переписке, причина которой была ему непонятна — естественные законы женского организма, возможно, или испугалась, что зашла слишком далеко, или установленный начальством порядок? Трудно сказать. Как бы там ни было, он оставил еще одну записку, приглашающую к более близкому знакомству, и старался раззадорить ее громким пением тех гимнов, слова которых могли быть восприняты двояко (например, «Господь с теми, кто дает ближнему»).

Наконец она сдалась — правда, у нее был такой почерк, что он еле-еле разобрал: «Сегодня. Комната 5». Сатклиффа переполняли гордость и страсть. В тот вечер он, с едва скрываемым нетерпением, играл Баха, не жалея соседских ушей. Ему еще не приходилось бывать в том крыле, где жили монахини, а так как он предполагал, что они отходят ко сну довольно рано, то решил подождать: пусть спокойно улягутся, прежде чем он совершит штурм, прихватив «сверхпрочное» свое средство защиты. По правде говоря, его несколько пугала необходимость пробираться по темным монастырским коридорам.

Сатклифф пересек двор и вошел в притихший дом, окунувшись в непроглядную тьму. Вытащив из кармана электрический фонарик, он двинулся по лестнице на второй этаж. Номера на дверях были кое-где сбиты, кое-где стерты, к тому же, шли не по порядку — или ему так показалось. Наконец он добрался до комнаты с вроде бы нужным ему номером, нажал на ручку двери, и на него пахнуло теплом. Оказавшись внутри, он постоял, давая глазам привыкнуть к темноте. Фигурка на кровати слегка пошевелилась, и он услышал нечто, принятое им за приглашение.

— Сестра Роза, — прошептал он и включил фонарик.

В немом ужасе на него смотрела мать-настоятельница; и она наверняка стучала бы от страха зубами, если бы не сняла протез, который насмешливо скалился на него из стакана, стоявшего рядом на тумбочке. Перепуганный Сатклифф пролепетал нечто бессвязное. Парик тоже лежал рядом с кроватью, на подставке, а голову настоятельницы покрывал чепец. Сатклифф повернулся было, чтобы сбежать, но тут она включила свет и воскликнула:

— Мистер Сатклифф, что вы здесь делаете?

Как объяснить? Он вытянул руки, изображая лунатика, после чего с некоторой нарочитостью вздрогнул и спросил:

— Где я?

Получилось неубедительно.

Со временем эта история обросла множеством подробностей и обрела новые сюжетные линии, в зависимости от обстановки, в которой ее излагали, и воображения рассказчика; некоторые варианты принадлежали самому Сатклиффу, у которого уже появилась сочинительская привычка украшать, это были первые всходы тех произведений, которым в дальнейшем предстояло выйти из-под его пера. Так, в одной из версий матушка наставила на него инкрустированный жемчугом револьвер и прострелила ему пальто — на самом деле, никакого пальто не было. В другой не менее экстравагантной версии она широко развела руки и ноги и закричала: «Наконец-то Ты пришел за мной!» — таким манером принудив его к неподобающему, нечестивому соединению душ и тел. Но другого способа сохранить за собой место у Сатклиффа не было. Что произошло на самом деле? Она вскричала:

— Мистер Сатклифф, немедленно покиньте мою комнату!