Сценарий убийства - Д. У. Баффа

– Ваша честь! – запротестовал я, вскочив. – Заместителю окружного прокурора кажется, что процесс в самом разгаре и настало время представить суду присяжных доказательства, имеющиеся у обвинения. Возможно, ее просто смутил вид толпы. Но ничто из сказанного не имеет никакого отношения к вопросу о залоге – единственному вопросу сегодняшнего заседания.

Хонигман даже не взглянул в мою сторону, соответственно уделив ноль внимания моим словам. Вытянув руку, он сделал нетерпеливый жест, призвав к тишине в зале. В то же время судья кивнул, обратившись к Ван Ротен и разрешив заместителю прокурора говорить.

Удивившись почти так же, как я, Ван Ротен на секунду забыла, о чем хотела сказать.

– Ваша честь, – проговорила она, собираясь с мыслями. – Как известно, обвиняемый по данному делу является одним из наиболее влиятельных и известных деятелей Лос-Анджелеса. А также одним из богатейших в городе. Никакой залог не остановит его решимости избежать наказания и покинуть страну.

При этих словах Рудольф Хонигман наконец повернулся ко мне. Однако в мою сторону судья бросил лишь короткий полувзгляд – вероятно, достаточный, чтобы я попытался сделать шаг к освобождению своего клиента.

Все еще раздраженный тем, как секундой раньше Хонигман движением руки пресек мою попытку возразить, я продолжал стоять возле стола в ожидании, что на меня обратят внимание, холодно улыбнутся или скажут несколько обычных в таком случае слов. Я ждал официального приглашения к дискуссии или любого знака, подтверждавшего, что я нахожусь в зале в качестве поверенного и заслуживаю по меньшей мере того же внимания, какое только что было уделено представителю обвинения.

Единственное, что я получил, – это едва неуловимый поворот головы и оскорбительно быстрый невидящий взгляд.

Дальше было хуже. В то время как я делал все, что мог, создавая почву для освобождения обвиняемого из-под стражи, Хонигман опускал глаза все ниже и даже не пытался поднимать взгляд. Ни разу он не посмотрел вокруг, ни разу не взглянул на Стэнли Рота или кого-либо еще в переполненном и душном зале. Глаза, один серый, другой голубой, смотрели в твердое дерево стола, а уголки рта судьи дрожали.

Вопиюще пристрастное поведение судьи вывело меня из себя. Вцепившись в барьер двумя руками, я наклонился вперед, сверля судью глазами, надеясь, что силой взгляда заставлю его поднять голову и посмотреть мне в лицо. Это не возымело нужного действия.

Не важно, сколько раз вы это повторяли, но утверждение, что никто не должен быть заключен под стражу за недоказанное преступление, редко перевешивает кошмар, знакомый каждому судье: однажды убивший и выпущенный под залог, убивает снова. Понимая, что осталось единственное средство – сделать хоть что-нибудь, я разозлился еще сильнее и первые несколько слов прокричал:

– Стэнли Рот невиновен! Он обвинен ошибочно! Его никогда не арестовывали, ни разу не признавали виновным, никогда ни в чем не подозревали – никогда, ни в каком преступлении, вообще ни в каком, даже в нарушении правил дорожного движения!

Я восклицал, одинаково негодуя из-за обвинений, выдвинутых против моего клиента, и наглого бездействия судьи.

В бешенство приводила уже его поза, исполненная безразличия к сказанному, опущенные вниз глаза и странная дрожь, неизменно запрятанная в углу рта. Оторвавшись от барьера, я в отчаянии развел руками. Разозлившись сильнее, чем когда-либо, я произнес, не подумав, как обычно, дважды:

– Очевидно, что обвинению, как и суду, нет никакого дела, но… Стэнли Рот, один из наиболее уважаемых членов общества, имеет право на презумпцию невиновности. В большей степени, чем преступник, уже осужденный за преступления, число которых вообще невозможно сосчитать!

В любом другом зале молоток судьи давно призвал бы меня к порядку. Потом мне прочитали бы лекцию о недостаточной процессуальной подготовке и, вероятно, сделали бы замечание за неуважение к суду. Только не здесь, не в этом зале для заседаний, где судья Рудольф Хонигман стоически отказывался оторвать взгляд от стола. Ничто сказанное не стоило его времени. Никакое оскорбление не могло удостоиться его ответа.

– Госпожа Ван Ротен, – нахально продолжал я, – взяла на себя смелость охарактеризовать Стэнли Рота как известного, влиятельного и богатого члена общества. Она каким-то образом позабыла – а если помнила, то постеснялась сообщить, – что мистер Рот состоял едва ли не во всех крупных благотворительных организациях Лос-Анджелеса. Она забыла – или не сумела доложить нам, – что в последние двадцать лет именно Стэнли Рот обеспечивал основную финансовую поддержку культурной и художественной жизни города. Как не удосужилась сообщить, что не только Стэнли Рот пострадает в случае, если до окончания процесса его будут держать в заключении. От его работы в качестве главы студии «Блу зефир» зависит зарплата нескольких тысяч сотрудников. Никто не в состоянии занять место Рота без того, чтобы эта замена не повлекла серьезные нарушения и затягивание сроков.

Взглянув через плечо, я заметил, что в первом ряду, уставившись на свои руки, сидит Льюис Гриффин.

– Здесь присутствует Льюис Гриффин, второй человек на студии «Блу зефир». Ваша честь, я уверен, он согласится со всеми моими доводами. – Сделав паузу, я медленно и глубоко вздохнул. Добавить было нечего, разве что посулить аванс за счет обвиняемого. – Наконец, ваша честь… хочу заверить, что мистер Рот согласится на те условия, которые суд найдет приемлемыми для его освобождения под залог.

Ни намека на попытку размышления. Достопочтенный Рудольф Дж. Хонигман не посмотрел ни на одного из юристов. Словно и так знал, что аргументы советников интересны и убедительны, но затруднялся с выбором. Не посмотрев на Анабеллу Ван Ротен, судья, естественно, не взглянул и в мою сторону. Он не смотрел ни на кого. В момент, когда судья собирал папки и документы, его взгляд оставался прикованным к столу.

– Размер залога устанавливается в два миллиона долларов, – объявил Рудольф Хонигман, встав с кресла. Подождав, пока публике сообщат дату следующего заседания, судья ринулся прочь – так, словно не мог дождаться момента, когда покинет зал заседаний.

Не помню, когда удивлялся так сильно, что не мог подобрать слова. Не поверив своим ушам, Анабелла Ван Ротен уставилась на судью. Она как будто собиралась возразить и раскрыла рот, но тут же застыла в немом оцепенении. Секунду спустя дар речи вернулся. Голос обвинения возник с удвоенной силой. Она громко выкрикнула – так, что эхо отразилось от стен:

– Я протестую, ваша честь!

Поздно. За спиной судьи Хонигмана закрылась дверь его кабинета. Ван Ротен ничего не могла изменить.

Неожиданно я обернулся, повинуясь инстинкту или, скорее, смутному чувству, и позади в переполненном зале заметил улыбку Льюиса Гриффина. Он улыбался сам себе. Однако, поймав мой взгляд, сделал вид, будто улыбка адресована мне.

В этом не было ничего особенного. Всего лишь ощущение, неопределенное чувство, подсказывавшее, будто вокруг что-то происходит, некая интрига, о которой я не имею ни малейшего понятия.