Я не вернусь - Тина Милош

не предложил. Приказал. И из чувства противоречия я заявила:

— Не хочу.

Не смогла сопротивляться своему желанию и положила голову ему на плечо. Едва не задохнулась от счастья. Паша тяжко вздохнул, включил какой-то фильм и сунул мне в руки благополучно забытую тарелку с пиццей.

Почувствовала жуткий голод, будто не ела несколько дней, но кольнула ревнивая мысль, что эту пиццу он готовил не для меня. Вновь отставила тарелку и села рядом, честно пытаясь вникнуть в сюжет фильма. Куда там…! Ни о чем другом, кроме близости любимого человека — думать не могла. Я боялась, что он меня с лестницы спустит, а теперь он сидит рядом, откинувшись на подушку, и не делает попыток меня прогнать. И так же боялась, что если до него дотронусь — тут же лишусь руки. И все же рискнула. Паша не пошевелился, все свое внимание переключив на экран. Но я слышала, как и в его груди сердце стало стучать громче и быстрее. И мое сердце тоже — да так громко, что, наверное, на улице было слышно.

Душа пела от вновь обретаемых ощущений: «Катя, он здесь, он с тобой!»

И теперь уже без всякого страха обняла его. И Пашина рука дернулась в ответ, легла на мою спину — обнимая, согревая, успокаивая.

Вы когда-нибудь плакали от счастья? В тот момент мне хотелось от счастья рыдать! И наплевать на все предостережения Тани. И на Пашкины слова, что он не хочет меня больше видеть — вопреки всему, он ведь сейчас обнимает меня. И на его девушку тоже было плевать. Я даже не думала о том, что мы не виделись целых полгода — для меня этого времени не существовало. Я просто не жила без него эти месяцы. Теперь он здесь, рядом, и никакая сила в мире этого не изменит.

И было все равно, что скажут другие. Что скажет он сам. Я хотела быть здесь, с ним — на день, неделю, год… сколько получится.

Ну, какая тут может быть гордость, о которой мне все говорили? Я видела лишь совершенную мной глупость, когда уехала в Гамбург, отказавшись бороться за свои чувства. Послушалась Нину Владимировну и ее глупые домыслы. А гордость… зачем она мне, если рядом не будет любимого человека? Я предпочту лишиться всего, если взамен получу счастье быть вместе с Пашей.

Сколько я ждала этого момента — одному Богу известно. Сколько молилась. Сколько ночей не могла уснуть, повторяя про себя словно мантру: «Я не вернусь! Я не вернусь! Я не вернусь!»

Вернулась. Правда, в не совсем благопристойном виде — слегка пьяненькая. Стыдно? Чуть-чуть. А если честно — вообще не стыдно. Какая теперь разница? Важно лишь то, что он рядом и меня обнимает…

С довольной улыбкой повернула голову и прижалась губами к его щеке. Колючий…

— Не надо, — попросил Паша, но даже если бы сейчас обрушился потолок, я бы все равно его поцеловала. По-настоящему. В губы.

Тут уже сам Паша не выдержал. Прижал к себе обеими руками, и уже не просто отвечал, а сам целовал. От прикосновений его рук к своей коже хотелось стонать во весь голос. Пусть он говорит, что не хочет меня видеть. Пусть потом прогонит меня. Черт, да хоть убьет! Но только не сейчас… Сейчас я рядом с ним, и буду рядом столько, сколько он позволит.

И когда парень потянулся к ящику стола, в моей голове ярко загорелась победная лампочка: «Не все потеряно. Все можно вернуть». А значит, надо руками, зубами держаться за свое счастье. Держать его крепко и ни в коем случае не отпускать. Иначе — game over… И я держалась. Изо всех сил хваталась за его плечи. По-моему, даже кричала в голос. Целовала в шею, ключицу, грудь — куда могла дотянуться. И пальцы на ногах до боли сжались…

Мне удалось возвратить то время, которое, как я думала, потеряла для себя навсегда. Снова почувствовала возможность дышать, любить, смеяться.

— Любишь? Ну, любишь? — пытливо заглядывала я в глаза Паше и требовала ответа.

— Люблю, — замученно улыбнулся в ответ парень и потянул ко мне свои руки, чтобы крепко-крепко обнять. А я, хитро прищурившись, продолжала приставать:

— А насколько сильно ты меня любишь?

Паша вспомнил известный фильм с Марио Касасом, который мы вместе недавно смотрели, и ответил:

— На три метра выше неба… — и поцеловал, давая понять, что тема закрыта.

Тогда хорошее время было. Тогда вера какая-то была, надежда на то, что все закончится хорошо. И я была вся в мечтах — мы с Павликом сидим, уже старенькие, седые, где-нибудь на лавочке, и перед нами в песочнице внуки наши играют. В общем, дурочкой я была. Ведь раньше проблем ни с чем не было. Больших проблем. Кто мы были с ним, по сути? Два ребенка, которые учились любви. А я, наверное, заигралась, потому что была готова ползать у него в ногах, лишь бы он больше не уходил. С Павликом всегда было именно так — на грани. Иначе не получалось — я пробовала. Все чувства внутри натянуты как та удочка, на которую случайно подцепили крокодила.

Мы просто хотели быть вместе…

11

Говорят, со временем лица стираются из памяти, становятся смазанными, неясными. Я закрываю глаза и вижу Пашу так четко, будто на фотографии. Помню каждую родинку, каждую морщинку, которые так любила целовать. Наверное, я бы узнала его где угодно и при любых обстоятельствах по одной-единственной родинке на спине или на руке. Забыть такое невозможно. Память может выкинуть какие-то моменты детства, школьных друзей, первый медленный танец, слова инструктора по вождению, лицо нового знакомого, чье-то имя… Но тело любимого человека, которое тысячу раз целовала, ласкала — забыть нельзя. Память постоянно возвращает его образ во снах. В его руках находится мое счастье с того самого момента, как мы впервые встретились, и до этих самых пор. Я сама ему отдала и счастье, и сердце, и душу, и тело, и всю себя — без возможности вернуть обратно. И ни разу об этом не жалею. Потому что знаю, уверена — он самый лучший, и мне безумно повезло, что мы были вместе. Наверное, так любят первый и последний раз. Да-а… Говорят, первая любовь — от Бога, а последняя — от черта. А от кого единственная?

За время с Павликом я будто прожила целую жизнь. Счастливую, яркую, насыщенную жизнь. Я ни о чем не жалею. Разве только о том, что это больше никогда