Халхин-Гол. Первая победа Жукова - Владимир Першанин

Лейтенант снова набирал высоту, приходя в себя после неожиданной смерти товарища и наставника. Тройка японских самолётов летела как ни в чём не бывало, сбившись в более тесный треугольник. Яценко видел, что их скорость выше, чем у его машины. Но возможность догнать японцев имелась, если набрать высоту побольше.

Вспоминая позже своё состояние в те минуты, Павел признавался только сам себе – он не мог отойти от потрясения. Действовал как автомат и давил изо всех сил на педаль газа. Двигатель выдержал нагрузку, и лейтенант, набрав высоту, снова пошёл в атаку с пикирования. Это позволило ему догнать перегруженные бомбардировщики.

В перекрестье прицела оказалась крайняя справа машина. Сгоряча он дал очередь издалека, затем выдержал паузу и открыл огонь из всех четырёх пулемётов. Лейтенант видел, как разлетается под ударами бронебойно-зажигательных пуль длинная застеклённая кабина, а может, только казалось.

– Я думал, что врежусь в него, – нервно закуривая, рассказывал лётчик Василию Астахову о своём первом бое. – Японец продолжал лететь быстро, я отставал. Кормовой стрелок всё же успел всадить в меня очередь. А самолёт хоть и лёгким считается, но в полтора раза крупнее моего ястребка. Жёлто-зелёный, на крыльях красные круги и на хвосте белые полосы. До него уже метров сто было или чуток побольше. Я думал, уйдёт сволочь, а он носом клевать стал.

Японский пилот, видимо, был тяжело ранен, и штурмовик начал падать вниз, сбрасывая на лету бомбы. Но это его не спасло, он врезался в песок на склоне сопки и загорелся. Стрелок выпрыгнуть не успел, а куда подевались два других бомбардировщика, Паша Яценко уже не видел.

С запозданием понял, что ранен. Правая нога онемела и не слушалась. Лейтенант с трудом посадил самолёт прямо в степи, подломилось шасси и вывернуло крыло. Больше всего Павел опасался, что самолёт загорится, и лихорадочно выбирался из кабины.

– Меня вскоре какие-то бойцы подобрали, – закончил свой рассказ Паша Яценко. – Кто-то хвалил, ногу перевязали, а один сказал, что те два самолёта сбросили бомбы на строившуюся переправу, разбили её, сапёры погибли. А что я мог сделать? Они, знаешь, какие быстрые, эти Ki-30! Корпус и крылья металлические, двигатель тысяча «лошадей», а у меня дерево да перкаль. Сам удивляюсь, как мне японца завалить удалось.

Ещё одна встреча произошла через пару дней. Василия окликнул раненый с загипсованной рукой.

– Здравствуйте, товарищ лейтенант! Вы меня не помните? Я Илья Лубенцов, командир орудия, которое неподалёку от вас стояло.

– Пушка на склоне среди голого песка?

– Точно, – заулыбался сержант. – Сунули нас, как на сковородку. Ваш батальон прикрывали.

– Спасибо, Илья, нормально прикрывали. Видели, крепко вам досталось.

– Расчёт на две трети выбили, а пушку вдребезги прямым попаданием.

Сели на скамейке покурить. Сержант никак не мог нормально умостить загипсованную руку.

– Под гипсом кожа преет, зудит – сил нет. Вот ведь напасть. Без укола заснуть невозможно.

– Рана заживает?

– Похоже на то, – отозвался Лубенцов. – Но ещё недели полторы панцирь носить придётся, потом обещают снять.

– Ну и как японская артиллерия?

– Посильнее, чем на политзанятиях о ней отзывались. Пушки хоть и старые, с деревянными колёсами, но садят крепко. И снарядов у них в достатке имелось, а мне ящики на горбе под пулемётным огнём подтаскивали. Не очень мы готовы к бою оказались.

Илья посмотрел на лейтенанта, ожидая его реакцию на смелое высказывание. Не было принято в Красной Армии открыто признавать свои недостатки. Тем более хвалить врага.

– Для нас миномёты неприятным сюрпризом оказались, – в свою очередь поделился Василий. – Многие бойцы представления о них не имели, а тут подарки с неба сыпятся. С таким воем падают, в песок зарыться хочется. У нас в палате лейтенант Фильков лежит, штук шесть осколков словил.

– Вредная штука, – согласился Лубенцов. – Их в нашей артиллерии всерьёз принять не могут. Труба с ножками, то ли дело пушка! А минами батарею забросали так, что голову не поднимешь.

Подобные встречи давали лейтенанту Астахову куда больше пользы, чем политзанятия, которые не отменяли и в госпиталях. Называлось это политинформацией, и конспекты не заставляли вести. Но реальную обстановку они не отражали. В моде по-прежнему оставались геройские сказы. Японцев в газетных статьях колотили нещадно, и в таких количествах, что раненые только переглядывались.

– Это же надо, как мы их гвоздим!

– Ещё немного, и шапками закидаем.

Штатный агитатор госпиталя (сказочная должность!) в звании старшего политрука оглядывал раненых и спрашивал:

– В чём дело, товарищи?

– Продолжай дальше гнать, – весело отозвался танкист Зубов. – А я пойду курнуть.

– Все покурим через пятнадцать минут. График занятий утверждён политотделом.

Егор Семёнович Зубов, разминая папиросу, выбирался с агитплощадки. Трогать орденоносца старший политрук не решался. 

* * *

Жизнь в госпитале текла своим чередом. Василий Астахов с опозданием узнал, что дня два назад тихо похоронили маленького лейтенанта Толю Гриднева.

– Почему нам ничего не сказали? – упрекнул он медсестру Таню. – Пошли бы проводить его.

– Такой порядок. Распоряжение начальника госпиталя – не тревожить лишний раз раненых. Вспомни, каким тебя к нам привезли? Ночью будили, чтобы во сне хуже не стало.

– Я сильный, – ни к месту и как-то глуповато похвалился лейтенант, напрягая бицепсы. – Гирю-двухпудовку в училище раз десять подряд выжимал.

– Никак ты, Вася, не повзрослеешь, – вздыхала Таня.

Лейтенант ей нравился. Вечером, когда спала жара, вместе погуляли по окраине посёлка. Говорили о пустяках, затем Таня спросила:

– Небось, невеста дома ждёт?

– Кто меня три года ждать будет? После училища дали неделю отпуска и сюда направили. Дома мать с отцом остались, две сестрёнки и младший брат. В этом году в школу пойдёт.

– А я гадала, кто тебе письма женским почерком пишет.

– Маша, старшая сестра, чаще всего письма шлёт. Рассказывает новости. Впрочем, какие там новости в нашем посёлке? Глушь, но места красивые. Амур широченный, берега высокие, рыбы много. Леса сосновые, ягоды, грибы.

Когда начало темнеть, степь наполнилась звоном комаров. Пришлось возвращаться. Возле общежития медицинского персонала остановились. Неподалёку тарахтел генератор, давая электричество. Василий будто впервые увидел тёмные блестящие глаза девушки.

Обнял и прижал к себе. Целовались, не обращая внимания на комаров. Таня вдруг отстранилась и, хлопая себя по ногам, засмеялась.

– Быстро у нас знакомство идёт. С первой встречи поцелуи, а что завтра будет?