Ангел бездны - Пьер Бордаж

Стеф была из числа девчонок, часто званных к столу командира. Эта привилегия, подтверждавшая слова Соль, приводила Пиба в отчаяние и бешенство. Конечно, Задница предпочитала общество парней своего возраста. Конечно, лучше общаться с начальством, чем с простыми «подонками». Конечно, ей не было никакого интереса якшаться с новичками, которые чуть что – писаются в штаны. Но все же ему казалось, что ночное приключение связало их глубокими и нерасторжимыми узами. Он спас ее от верной смерти, пристрелив помощника легионеров, он убил ради нее, а она едва смотрела в его сторону, когда они встречались в столовой или в коридоре, как будто вычеркнула из памяти его поступок, как будто напрочь забыла о том, как они сидели вместе и грелись друг о друга в разрушенном доме. В моменты отчаяния Пиб старался обратить внимание на Соль, представлял, как он ее целует и ласкает. Он не был в нее влюблен, не чувствовал ни малейшего влечения к ней, но она старалась попасть в один наряд с ним, постоянно болталась у реки именно тогда, когда он, расстроенный поведением Стеф, тихо загибался, сидя на берегу, она спала на соседней кровати, ложилась спать и вставала в одно время с ним, она терпеливо, молчаливой тенью дожидалась, когда привычка или обида заставят его позабыть о прежних мечтах.

Все бы, наверно, и шло своим чередом, если бы некий тип по имени Кильян и по прозвищу Киль не положил глаз на Соль. Она же никак не прореагировала на его бредовые признания, когда однажды вечером он сообщил ей, что она очень красивая и что рано или поздно она станет его девчонкой. Она пожала плечами, даже не подозревая о том, что эти слова, столь часто звучавшие в коридорах общежития «подонков», для Киля были равнозначны клятве. К тому же после этого признания он исчез. Соль он казался невзрачным из-за белобрысых волос, грубых черт лица, оттопыренных ушей, которые он старательно прятал под грязной шапкой. Она содрогалась при одной мысли о том, что к ней потянутся его пальцы с черными ногтями, рот с желтыми зубами, что ее коснется зловонное дыхание гиены. Однако через некоторое время Киль, заявивший о своих претензиях, стал опять крутиться вокруг Соль, демонстративно поигрывать мускулами и размахивать кулаками перед носом Пиба, хотя и не вступал в открытую борьбу. Ему не улыбалось, нарушив закон Выбарседа, вкусить от радостей отсидки в тарми. Он вел себя вроде самцов некоторых животных или птиц, которые лишь распускают шерсть и перья вместо того, чтобы сойтись с противником в схватке, где еще неизвестно кто победит. В данном случае в глазах вожделенной самки он только становился более смешным и менее желанным. Соль всячески пыталась дать понять Килю, что он ее не интересует, пряталась, когда он появлялся в спальне или столовой, а если он все же ее замечал, клала голову на плечо Пибу.

Схватка произошла однажды утром во время рейда в южном предместье города, в жилом квартале, изрешеченном очередью в пять урановых бомб. В тот момент, когда Пиб копался в развалинах небольшого дома, кое-как державшегося на самом краю воронки, трое парней невесть откуда возникли за его спиной и втолкнули его в одну из немногих уцелевших комнат. На кровати, залитой кровью, лежал труп старика: его шея была рассечена острым осколком зеркала. Подальше, у самой стены, виднелось еще одно тело, густо засыпанное пылью, словно саваном. Пиб задохнулся от ужасающего запаха крови и дерьма, согнулся пополам. Ствол его СИГа впился ему в низ живота. Он изо всех сил старался сдержать подступившую тошноту и следить за напавшими на него.

Они нацепили черные капюшоны с дырками для глаз, но Пибу не надо было их особо разглядывать, чтобы узнать Киля и двух его дружков. Они наставили на него два револьвера и один крошечный пистолет, наверно, Кольт Пони Покетт. Куда делась Соль? Пибу показалось, что она вошла вместе с ним в этот чертов дом. Пронизывающий моросящий дождь сочился в щели и затягивал блестящей пеленой развалины и остатки мебели. Спасатели, впервые отставшие от «подонков», еще не подоспели. Глухие жалобные стоны раненых раздавались в рассветной тишине. В воздухе все еще стоял запах пороха.

– Ты грязный козел! – выругался Киль.

– Кончай его, блин, и пошли отсюда! – рявкнул один из его парней.

– Подумают, что его тюкнули фараоны, – добавил второй.

Пиб не шевелясь перевел взгляд, прикидывая, как бы сбежать, но ставни на окне были закрыты, а единственную дверь загородили напавшие. Киль подошел и заставил его под дулом пистолета сесть на кровать в ногах трупа. В глазах его бегали искры, которые Пиб за три недели существования в Южном Кресте научился безошибочно распознавать: это были искры, предвещавшие убийство. Быть может, какой-нибудь сторонний наблюдатель заметил бы тот же блеск и в его собственных глазах, когда он целился в помощника легионеров? Он испытывал потом угрызения совести. «У тебя голова напичкана всякой христианской чушью», – заметила на это Задница. Но под пеплом раскаянья тлели угли неистового возбуждения: возможно, и не было на свете более головокружительного, более божественного наслаждения, чем решать судьбу себе подобного. Тайное «я» Пиба время от времени шевелилось где-то внутри и подхлестывало нездоровое возбуждение. Пиб торопился загнать его как можно глубже. Он до ужаса боялся обнаружить, что его настоящая натура таила в себе чудовище, существо, пьяневшее от крови и сильных ощущений.

Киль нашел подушку и с ухмылкой прижал ее ко лбу и носу Пиба. Это был трюк профессиональных убийц из фильмов на DVD – стрелять сквозь подушку или валик, чтобы заглушить звук выстрела.

На сей раз ни Стеф, ни Соль, ни кто-то еще не придет на помощь. Пиба трясло, но желания помочиться не было. Как не было и страха.

Ведь чтобы превратить смерть в игру, нужно быть по-настоящему пристреленным.

– Ты навсегда останешься гнусным арабом, Жозеф. Он сощурил глаза, поудобнее устроился в кожаном кресле и с удовольствием смотрел, как исчезает несокрушимая уверенность владельца притона. Он терпеть не мог подобных типов, подобные заведения, подобные шмотки, мебель, квартиры – во всем этом было столько безвкусицы, столько доказательств превосходства порока, это проливало столько помоев на непорочный покров христианской Европы.

– Что толку, что ты сменил имя и скрыл настоящее место рождения? Настоящим христианином ты так и не стал.

– Но тот, кто родился в северной Африке, и гнусный араб, как вы говорите, не обязательно мусульманин, – возразил Жозеф.

Какая-то женщина, полуобнаженная, хлопотала в соседней комнате, судя по всему – на кухне. Этот мерзавец заводил себе роскошных красоток, тогда как сам он вынужден был уже больше тридцати лет терпеть одно и то же страшилище, и их совместное проживание в двух тесных, темных и сырых комнатах было мало выносимым. Его заработок инспектора полиции – извините, гражданского помощника легионеров – не позволял ему купить еще одну квартиру, просторную, светлую, предназначенную для любви. А его вера запрещала ему разводиться, разрывать узы, скрепленные самим Господом Богом.

– Точно. Но ты должен был бы повиноваться указу и смыться вместе с другими. К тому же настоящий христианин способен предъявить мне свое свидетельство о крещении.