Тигр, светло горящий - Трейси Шевалье

Да одни только размеры аббатства поразили Келлавеев. Никто из них никогда не был в помещении, потолки которого поднимались бы так высоко над головами. Они не могли оторвать от него глаз.

Наконец Магги потеряла терпение.

— В аббатстве есть вещи и поинтереснее, чем потолок, — сказала она Джему. — И потом, тут и потолки есть получше этого. Подождите — вы еще увидите придел Богоматери!

Чувствуя себя ответственной за первое истинное впечатление о том, что может предложить Лондон, она повела их под арочными сводами через маленькие боковые приделы, небрежно называя имена людей, похороненных здесь. Их называл ей когда-то отец, приведя сюда: лорд Хансдон, графиня Суссекская, лорд Бурше, Эдвард I, Генрих III.[23]Эти имена почти ничего не говорили Джему, а когда он попривык к размерам и изысканности этого здания, то весь этот камень перестал его интересовать. Они с отцом работали по дереву, и камень казался им холодным и непривлекательным. Но все же Джем не мог не восхищаться изяществом надгробий, резными фигурами желтоватого и бежевого мрамора, изображающими тех, кто лежал под плитами, медными барельефами на других плитах, черно-белыми колоннами, украшающими надгробия.

Когда они добрались до придела Богоматери в честь Генриха VII,[24]Магги торжественно сообщила:

— Елизавета Первая.[25]

Джем перестал слушать ее и стоял, не скрывая восторга: он и не представлял себе такой красоты.

— Ой, Джем, ты посмотри на потолок, — прошептала Мейси, глядя на высокий свод и каменную резьбу, настолько тонкую, что она казалась паутиной, натянутой на золотые листики.

Но Джем разглядывал не потолок, а ряд сидений для членов королевского двора по обеим сторонам придела. У каждого сиденья имелась резная спинка высотой футов в восемь из черненого дуба. У спинок был такой сложный, переплетающийся рисунок, что он не удивился бы, узнав, что резчики сошли с ума, работая над ними. Здесь Келлавей наконец-то увидели работу по дереву, какой не было в Дорсетшире, или Уилтшире, или Гемпшире, или где-нибудь в другом месте Англии, кроме Вестминстерского аббатства. Томас с восторгом смотрел на резьбу, как человек, всю жизнь изготавливавший солнечные часы и вдруг впервые увидевший механические.

Джем потерял Магги из виду, но вскоре она сама выскочила к нему.

— Иди сюда! — прошипела она и потащила его из придела Богородицы в центр аббатства и в придел Эдуарда Исповедника.[26]

— Смотри! — прошептала она, кивая в направлении одного из надгробий, окружающих внушительную усыпальницу Эдуарда.

Рядом с усыпальницей стоял мистер Блейк, глядя на бронзовую статую женщины, покоящуюся на ее вершине. Он делал наброски в маленьком песочного цвета блокноте, даже не опуская глаз на бумагу и карандаш, неотрывно смотря на безразличное лицо статуи.

Магги приложила палец к губам, потом осторожно шагнула в направлении мистера Блейка. Джем неохотно последовал за ней. Они осторожно подкрались к нему сзади. Блейк был так сосредоточен на своем рисунке, что ничего не замечал вокруг. Подойдя поближе, они услышали, что он напевает что-то себе под нос очень тихим высоким голосом, похожим скорее на писк комара. Время от времени губы его двигались, произнося какие-то слова, но разобрать их было невозможно.

Магги хихикнула. Джем покачал головой, глядя на нее. Они подошли довольно близко и могли заглянуть через плечо мистера Блейка на рисунок. Когда они увидели, что выводит его карандаш, Джем отшатнулся, а Магги от удивления раскрыла рот. Хотя на статуе были церемониальные одеяния, мистер Блейк изобразил ее обнаженной.

Он не повернулся — продолжал рисовать, напевая, хотя теперь он, видимо, почувствовал, что они стоят у него за спиной.

Джем схватил Магги за локоть и потащил прочь. Когда они вышли из придела и мистер Блейк уже не мог слышать их, Магги разразилась смехом.

— Ты только представь — раздел статую!

Раздражение Джема перевешивало его желание тоже рассмеяться. Он внезапно устал от Магги — от ее резкого лающего смеха, ее неприличных замечаний, ее абсолютной поглощенности земными интересами. Ему хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь спокойный и простой, кто не стал бы выносить суждений ни о нем, ни о мистере Блейке.

— А тебе не пора к семье? — резко спросил он.

Магги пожала плечами.

— Они все равно в пабе. Я их и позже могу найти.

— А я пойду к своей.

Он сразу же пожалел, что заговорил с ней таким тоном, увидев в ее глазах обиду, которую она тут же скрыла под напускным безразличием.

— Как хочешь.

Она пожала плечами и отвернулась.

— Постой, Магги, — окликнул ее Джем.

Она направлялась к боковому входу, которого он не заметил раньше. Как и при первой встрече, в тот момент, когда Магги оставила его, ему захотелось, чтобы она снова была рядом. Он почувствовал на себе чей-то взгляд и, оглянувшись, посмотрел через дверной проем в придел Эдуарда Исповедника. На него смотрел мистер Блейк — его рука с карандашом замерла над листом бумаги.

Анна Келлавей настаивала, чтобы прийти заранее, а потому они уселись на свои места точно в половине шестого и целый час ждали, когда амфитеатр заполнится и начнется представление. Имея билеты в партер, они по крайней мере могли сидеть на скамьях, хотя некоторые люди из партера предпочитали сгрудиться у арены, где должны были скакать лошади, выступать танцоры, сражаться солдаты.

Джем и его отец разглядывали мельчайшую деревянную резьбу лож и балкона, украшенную металлом. В трехъярусной люстре из тележных колес, которую Томас Келлавей видел еще в день своего приезда, теперь горели сотни свечей, а вдоль лож и балконов — еще и факелы. Свет до наступления темноты проникал внутрь и сквозь открытую крышу. С одной стороны арены была сооружена небольшая сцена, на заднике которой были изображены горы, верблюды, слоны и тигры — тот самый восточный колорит, о котором говорил Филип Астлей, описывая представление «Осада Бангалура».

А еще Келлавей разглядывали публику. Их окружали ремесленники и торговцы: лавочники, портные, плотники, кузнецы, печатники, мясники. В ложах сидел средний класс: купцы, банкиры, адвокаты, в основном из Вестминстера, что за рекой. На балконе стоял народ победнее: моряки и солдаты, портовые и складские рабочие, а еще угольщики, кучера, конюхи, кирпичники и каменщики, золотари, садовники, уличные торговцы, старьевщики и всякий прочий народ. Было там также немало слуг, учеников и детей.