Кладоискатель и сокровище ас-Сабаха - Юрий Гаврюченков

Ответом стал телефонный звонок. Сердце замерло, словно провалившись куда-то, а потом забилось так часто, что стало трудно дышать. Это они. За мной. Отвечать? Хотят вычислить, нахожусь ли я дома. Рой других мыслей пронесся у меня в голове, и, наперекор доводам разума, я поднял трубку и деревянным голосом произнес: — Алло.

— Слушай. Твоя женщина взята заложником. Поговори с ней.

— Илья, Илья, — Ирка плакала, — тут какие-то «черные», они ищут тебя. Отдай им то, что они хотят... Они грозят Соньку убить, а потом и меня. Сделай все, что они говорят...

Трубку отняли, и в ней снова зазвучал противный гортанный баритон:

— Убедился? Нам нужен кинжал и браслет. Мы тебя не тронем. Заверни во что-нибудь и сбрось из окна, тогда получишь женщину и ребенка назад. Ты не свое дело делаешь, не мешай нам.

— Хорошо, — сказал я, — хорошо. — Язык плохо повиновался, я говорил против воли. — Я сейчас это сделаю. Хорошо.

— Делай. — И трубку повесили.

Я тупо уставился в стену перед собой. Что делать? Ирка с ребенком в заложниках, «черные» всегда брали в заложники женщин и детей, ничего не изменилось, и никакими священными принципами этих террористов не оправдать. А ведь Ирку действительно убьют, если я не выполню условия. Что теперь делать? Позвонить в милицию, чтобы СОБР устроил беспредельщикам кровавую баню? Нет, обращаться к ментам — самоубийство, но и отдавать раритеты не хотелось. Скинуть вниз пустой сверток, а потом перестрелять тех, кто придет забирать? Завернуть гранату без чеки?.. Ничего из этого не годилось, а женщину с ребенком надо было спасать прямо сейчас.

Я достал из сумки предметы. Золотой браслет блестел, словно изготовленный вчера. По внутренней стороне бежала надпись «шейх аль-джабаль». Нет, я категорически не мог отдать личные вещи вождя после того, что мне наговорил де Мегиддельяр. Это значило предать священное дело крестоносцев, ради которого погиб мой друг. Что-то внутри содрогалось при одной мысли об этом. Телефон зазвонил снова. Я подскочил.

— Алло.

— Мы ждем. Терпение на исходе.

Послышались гудки.

Негнущимися пальцами я достал из шкафа полотенце и завернул в него реликвии хашишинов.

— Ирка, — громко сказал я вслух, чтобы заглушить внутренний голос, — то, что я делаю — я делаю ради тебя, хотя ты этого не стоишь и вряд ли когда-нибудь оценишь.

Я вынес сверток на балкон и сбросил вниз. Из парадного выскочил человек, подхватил его и пробежал под окнами. Я устало опустился на бетон. На душе было пусто, словно вырвали все внутренности, но дело было сделано. Я чувствовал себя предателем всех христиан.

Прошло некоторое время. Я сидел и смотрел вниз сквозь щель меж боковин балкона. Во двор въехала машина. Голубой «Фольксваген пассат». Из него вышла Ира с Сонькой на руках. Дверца захлопнулась, машина уехала. Ира пошла к своему парадному. А я все сидел и думал, что будет дальше.

Утро за окном было в точности как мое настроение: серое, промозглое, гнусное. Я поднял голову и потянулся к журнальному столику, на котором ожидала предусмотрительно заготовленная кружка с водой. Движение вызвало новую порцию тошноты, сердце трепыхалось подозрительно слабо, грозя вот-вот остановиться. Абстинентный синдром, упадок сил от пониженного давления. Пить надо бросать, вот что. С того момента, как я расстался с исмаилитскими реликвиями, пошли уже третьи сутки, и почти все это время я беспрерывно глушил алкоголь, ища забвения на дне рюмки, и определенного результата добился.

Часы показывали половину одиннадцатого. Я поднялся и побрел в туалет, преодолевая слабость и чувство исключительного отвращения ко всему окружающему. Когда я последний раз так бухал? Уже и не вспомнить. Алкогольные возлияния не моя стихия. Разве что на втором курсе был период, но эта эпоха глупого гусарства и игр в подпоручиков на военной кафедре давно прошла. Нет, чтобы так пить, тем более водку... Повода прежде не было. Я сидел, согнувшись, на унитазе и часто-часто хватал ртом воздух, пытаясь восстановить сердечный ритм, сбившийся после преодоления коридора. Мне было нелегко.

В дверь позвонили. Один длинный звонок. Кто бы это мог быть? Мама? Вряд ли, у нее есть ключи, да и наш семейный сигнал — четыре коротких. Ира? Исключено. Я так думаю. Больше мы не разговаривали, вернее, она со мной. Встретились вчера на улице, я попытался завлечь ее в сауну, но Ира поспешно ретировалась. Обиделась. Полагает, что я крепко ее подставил. Ах-ах!.. А я полагаю, что она — меня. Да еще ввела в убытки.

Однако кого это принесло? Не ментов ли? Когда я только начал накачиваться, по двору шастал ОМОН, а потом завалил какой-то опер, пытавшийся выяснить, не слыхал ли я стрельбы. Но я уже был в таком состоянии, что все вопросы у него отпали. Я выбрался из толчка, подтянул тренировочные штаны и поплелся в прихожую.

— Who is it?[8]— поинтересовался я, сожалея, что не удосужился вставить глазок.

— Чего? Сам ты ху... — английский по ту сторону двери не понимали. — Илья?

Ну вообще: «Здравствуй, жопа, Новый год!» Это-то еще кто? Судя по тону, он меня знает, следовательно, не мент. Кто-то из приятелей? Те придумали бы ответ покорректнее. Зоновские кенты? Но, кроме Петровича и Славы-«афганца», я никому свой адрес не оставлял. Славе я даже пару писем с новыми координатами черкнул, но ему еще сидеть... Может быть, он с кем-то информацией поделился? Допустим, приперло человека. И вот притопал ходок.

Какого черта ему от меня понадобилось? С бодуна я ничего предположить не мог и решил поскорее закончить неприятную процедуру сомнений. Я отщелкнул замок и распахнул дверь.

— Здорово!

Ой, мама родная! Не «здорОво», а здОрово. Почти с первого раза угадал, ну и интуиция у меня: на пороге во весь свой саженный рост, подпирая плечами косяк, стоял Слава-«афганец», оскалив щербатый рот в приветственной улыбке.

— Заходи, — выдавил я и, пошатываясь, уступил дорогу.

— Киряешь? — поинтересовался Слава, с жадностью втянув носом воздух, когда мы переместились на кухню.

В каждом движении корефана чувствовалась скрытая мощь, которую не сточила даже неволя. Лицо у Славы было крепкое, скуластое. Казалось, двинь кирпичом, не сморгнет. Сломанный в драке нос, серые, спокойные глаза. Этакий скифский богатырь — напоминание потомкам русичей об их дальних предках.

— Будешь? — неопределенно предложил я, сам не зная, что именно.

— Не откажусь.

Я потянул ручку холодильника, в котором обнаружились пластиковые контейнеры, одноразовые подносики в фольге, еще какие-то мешочки и обертки, занимающие все три полки. Ой, е!.. Неужели весь этот закусон я сам наковырял? Я долго и с недоумением взирал на бардак, пока наконец не увидел в самом низу две целые бутылки водки, за которыми и потянулся.