Красотка - Татьяна Устинова

– Думаешь, получится найти покупателя на эту развалюху? – усомнилась я.

– Да я не собираюсь продавать сам дом. – Шамаханская царица, пританцовывая, поставила передо мной тарелку с яичницей. – Ешь! Я думаю разобрать хламовник на чердаке, там полно разного прикольного старья…

– Ой, да кому оно нужно?

– Ты че, мам, совсем темная? – С тюленьим фырканьем в кухню занырнула моя непочтительная дочь. – Винтаж щас в большой цене! А это что за тортик? Я возьму?

– Вымой руки и сядь за стол. Тортик к чаю. Натка уже поставила чайник! – строго сказала я. – Что за манера таскать вкусняшки в комнату и есть их у компьютера? Опять придется пылесосить клавиатуру от крошек!

– Ах, воспитывайте меня, воспитывайте! Сашка закатила глаза, но все же плюхнулась на табуретку.

Натка забрала со стола коробку с целым тортом и вернула одно блюдечко со скромного размера кусочком.

– Он же сливочный с шоколадом, – нахмурилась Сашка.

– Твой любимый, – кивнула я.

– Уже нет, – дочь ковырнула тортик и поглядела на содержимое ложки, как пролетарий на буржуя. – В следующий раз бери морковный с белковым кремом, он не такой калорийный.

– И не такой вкусный. – Я отдала Натке пустую тарелку и приняла блюдце со своей порцией торта. – У-м-м-м!

Сашка снова фыркнула, не спеша набрасываться на десерт.

Я посмотрела на нее внимательно: не заболела, нет?

Щеки у моей девочки были подозрительно темные. Не красные, а прямо-таки коричневые. Сыпь какая-то?

Я пригляделась. Вроде не сыпь.

– Что с лицом? Ты чем-то испачкалась. – Я потянулась к дочери, но она отшатнулась, швырнула в мойку чайную ложку и убежала из кухни.

– Что это с ней? – Я озадаченно посмотрела на Натку.

Та покачала головой:

– Мать, ты такая неделикатная! Наступила ребенку на больную мозоль.

– Какую еще мозоль? Я ее про лицо спросила!

– А мозоль, образно говоря, как раз там. Даже две мозоли.

Натка села на освободившийся табурет, придвинула к себе блюдце с тортиком, к которому Сашка даже не притронулась, но под моим тяжелым взглядом замерла, не донеся ложку до цели:

– Что? Я тут совершенно ни при чем! Это наш кавалер Фома Горохов постарался.

– Что он сделал? – нахмурилась я.

– Не поверишь – комплимент!

– Ну?

– Сказал Сашке, что она такая миленькая, как бурундучок с орешками!

– Имелись в виду орешки за щеками?

Натка кивнула, и я все поняла.

У Анфисы Гривцовой, главного эксперта восьмого «Б» по всем жизненно важным вопросам, включая модные тренды, лицо куриным сердечком и своеобразные представления о святом женском долге. Анфиса убеждена, что каждая уважающая себя девушка должна всеми силами и средствами стремиться к идеалу красоты, который заключается в комбинации пухлого ротика, оленьих глаз, ярких четких бровей и высоких скул голливудской дивы.

Вот со скулами-то моей дочери катастрофически не повезло.

У Сашки хорошенькая милая мордашка, немного пухловатая, но я-то знаю, что это пройдет: в возрасте дочери я тоже была щекастой, как мой домашний питомец – хомячок Гошка.

Когда я говорю об этом Сашке, по ее лицу видно, что она очень хочет мне верить, но сомневается, не врет ли ей коварная родительница. Для пятнадцатилетней дочери рассказы матери о собственном детстве – преданья старины глубокой, легенды, достоверность которых я, увы, не могу подтвердить. Свой немногочисленный круглолицый фотокомпромат я собственными руками безжалостно истребила примерно в семнадцать лет, когда у меня завелись первые поклонники. Бабушка, добрая душа, всем моим мальчикам предлагала посмотреть семейный альбом с фотографиями, а я не могла допустить, чтобы кавалеры увидели меня нелепым хомячком.

Надо же, все повторяется…

– Опять двадцать пять, да? – угадав, о чем я думаю, сочувственно спросила Натка.

Я сначала кивнула, потом покачала головой:

– Но я никогда не срезала себе щеки в фотошопе!

– Так фотошопа же еще не было. – Сестра пожала плечами. – Зато, я помню, ты тыкала в свой фотопортрет циркулем, проверяя, помещается ли твое лицо в круг!

– Так в круг же! А Сашке нужно непременно в вертикальный овал! – Ложечкой, испачканной калорийным кремом, я нарисовала в воздухе желанную фигуру. – Видите ли, Анфиса Гривцова сказала, что девушка с круглым лицом похожа на крестьянку.

– Сказала бы я этой злыдне Анфиске! – пробормотала Натка, машинально поглядев на свое отражение в темном оконном стекле.

Могла бы и не смотреть: ее нынешняя фигура лица была надежно скрыта парижским шарфиком.

Но опыт, как говорится, не пропьешь и не спрячешь.

– С круглым лицом можно нормально поработать, это несложно, – авторитетно заявила сестрица и процитировала какой-то модный журнал: – С помощью светлого тона создается иллюзия правильного овала, а та часть лица, которая за него выходит, маскируется темным тоном…

– А, так это был темный тон? – с опозданием дошло до меня. – У Сашки на щеках?

Сестра кивнула.

– Это ты ее научила? Ну, Натка, зачем! – Я расстроилась. – У девочки такая прелестная нежная кожа, а она будет портить ее гримом!

– По-твоему, будет лучше, если она удалит себе несколько зубов?

Я онемела. Натка заглянула в мои полные безмолвного ужаса глаза и усмехнулась, довольная произведенным эффектом:

– Не волнуйся, рвать коренные зубы я ее отговорила. Хотя Анфиса Гривцова утверждает, что Виктория Бекхэм именно так акцентировала скулы и получила свои ямочки на щеках, в юности у нее тоже лицо было круглое, как арбуз…

– Может, мне поговорить с этой Анфисой Гривцовой? – вздохнула я.

– Ха! Да она не станет тебя слушать.

– Почему это? Другие слушают!

– Другие слушают тебя в зале суда, там у них вариантов нет. А для Гривцовой ты никакой не авторитет, – не пощадила меня сестрица. – Посмотри на себя в зеркало, ты Виктория Бекхэм? Эмма Уотсон? Миранда Керр? Сиенна Миллер? Нет, нет и еще раз нет!

– А кто все эти женщины? Я только Викторию знаю, она жена футболиста…

– Вот! – Натка звонко стукнула ложкой по опустевшему блюдцу. – В этом ты, Ленка, вся! «Виктория Бекхэм – это жена футболиста»! Так мог бы сказать мужик! Но ты же – женщина! И должна понимать, что Вики – в первую очередь, икона стиля!

– Тьфу ты, ну ты, ножки гнуты, – проворчала я.

– Да, ножки у нее так себе, – охотно согласилась сестрица. – Но ты не уловила главное, что я хотела сказать.

– Что я плохая мать?