Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря - Мэри Рено

Он сказал:

«Я видел деву. Такой и рожать царей. К тому же она скромна. Это будет трудно и для вас обоих».

Тот вон стол разделял нас. И вдруг он стукнул по крышке его кулаком:

«Вот что, Питфей, должно быть, это какой-нибудь бог привел меня сюда. Поведай мне, в какое время дня девушки ходят в рощу?»

Я отвечал:

«Около заката или чуть раньше».

«Все как обычно? Нет ли какого-нибудь освященного правила?»

«Насколько мне известно, нет», – произнес я, понимая теперь, к чему он ведет.

«Тогда скажи жрице, чтобы дева была там завтра, и, если она придет перед рассветом, кто узнает об этом, кроме нас с тобой? Выиграем мы все: я получу наследника, если небо смилуется надо мной, ты – внука благородного происхождения с обеих сторон, а твоя дочь… обе невесты пришли ко мне девственницами, и я знаю, как обращаются с женщинами. Что ты скажешь на это, мой друг?»

«Слава всем богам, – проговорил я. – Сегодня они не забыли мой дом».

«Тогда, – сказал он, – остается лишь предупредить деву: если она уже видела мужа и знает его, ей не будет так страшно».

Я кивнул, но что-то остановило меня.

«Нет, – отвечал я. – Она принадлежит к царскому роду и посему должна своей волей пойти на жертвоприношение, иначе оно потеряет силу. Пусть все останется между нами».

Когда минула первая четверть ночи, я отправился будить твою мать. Но она уже сидела в постели, и лампа горела возле нее.

«Дитя мое, – сказал я. – Мне приснился сон, присланный, без сомнения, каким-нибудь богом; тебе следует отправиться в рощу до первых петухов и совершить свою обязанность перед богиней ранним утром. Поэтому вставай и готовься».

Она поглядела на меня в свете лампы круглыми остановившимися глазами и ответила:

«Хорошо, отец, чем скорее, тем лучше. – И добавила: – Я вижу в этом добрый знак для детей».

Она спустилась вниз, закутавшись в плащ из лисьих шкур, потому что ночь выдалась прохладной. Ее старая няня, которой я ничего не сказал, проводила нас до берега и все напевала ей, как какой-нибудь сверчок, всякие старушечьи бредни о девицах, которых в подобных случаях посещали боги. Мы посадили твою мать в лодку, и я сам перевез ее.

Я высадился там, где к берегу спускается поросший травой склон. Огромные облака грудились на небе; лунный свет играл на колыхавшихся миртовых листьях, освещая дом из кедровых бревен на скалах возле воды. Когда мы добрались до него, луна скрылась за тучи.

Дочь моя сказала: «Будет гроза, но это не важно, я взяла с собой лампу и трут».

Она спрятала их под плащом и всю дорогу несла с собой.

«Этого делать нельзя», – отвечал я, с болью в сердце забирая у нее и то и другое.

Помню, в моем сне зажигать свет было нельзя. Кроме того, я опасался, что какой-нибудь полночный тать увидит этот огонек.

Поцеловав ее, я добавил:

«Люди нашего рода рождены для подобных деяний; это – наша мойра. Но если человек верен ей, боги всегда рядом».

И я оставил ее; она не стала плакать и не пыталась удержать меня. И когда дочь моя, покорившись, собственной волей вступила в темный дом, Зевс громыхнул в небесах и упали первые капли дождя.

Гроза налетела быстро. Мне с детства не приходилось управляться с веслом, так что пришлось потрудиться, чтобы добраться до берега. Выбравшись на сушу и насквозь промокнув, я принялся разыскивать твоего отца, чтобы передать ему лодку. И тут из сарая для лодок до меня донесся кашляющий смешок, и вспышка молнии осветила няню, укрывшуюся там от дождя.

«Не ищи жениха, царь Питфей; он уже потерял терпение. Тии-хии, молодая кровь. Я взяла его одежду под крышу; ночью она ему не понадобится».

«Что ты хочешь сказать, старая дура? – отвечал я, поскольку переправа не внесла покоя в мою душу. – Где он?»

«Должно быть, уже почти на месте, и пусть добрая богиня дарует ему радость. Он сказал, что морская вода теплей дождевой, да и деве лучше быть не одной в такую ночь. Ой, а хорош собой! Экий статный… Я ведь прислуживала ему, когда он купался, вступив гостем в наш дом. Ах, люди не зря называют тебя Питфеем Мудрым».

Вот так, Тесей, отец твой явился к твоей матери. Она рассказала мне позднее, что сперва стояла в дверях Миртового дома, страшась ступить под его мрачный кров. Когда молнии озаряли небеса, она видела Трезен и уже далекую лодку; когда все утихло, глаза ее в темноте потеряли из виду суденышко.

Потом рядом раздался могучий удар грома, вспышка и звук слились воедино, и перед ней, на скале возле входа, появился нагой царственный муж, с волос и бороды его стекала вода, а к плечу прилипла лента водорослей. Трепещущая, благоговеющая перед священным местом, после всех рассказов старухи она не сомневалась, что это сам владыка Посейдон посетил ее. При следующей вспышке твой отец увидел, что она встала на колени и, скрестив руки на груди, принялась ожидать знаков благоволения бога. Он взял ее на руки, поцеловал и назвался. В доме она покрыла его своим плащом из лисьих шкурок. Таким было твое начало.

Он умолк. Я сказал наконец:

– Плащ этот она хранит по сию пору. Он уже потерся, и волос осыпался. Однажды я даже спросил мать, для чего она бережет эту вещь. – А потом добавил: – Почему все это оказалось скрытым от меня?

– Я связал няню такой клятвой, что даже она прикусила язык. После бури твой отец отправился своим путем, а я привел жрицу, чтобы представить ей доказательство того, что свершилось. Но ни она, ни кто-либо другой не знали имени этого мужа. Об этом просил твой отец, он сказал, что твоя жизнь будет в опасности даже в Трезене, если в Аттике претенденты на трон узнают, из какого семени ты появился. Мне помогли и фантазии твоей матери – я выдал их за истину. И когда стало известно, что я этого хочу, прочие, у кого было иное мнение, держали его при себе.

Он помедлил; муха села на золотой ободок его килика,[42]спустилась к недопитой жидкости и свалилась в нее. Дед пробормотал что-то относительно вконец обленившихся слуг и отодвинул килик. Потом он погрузился в мысли, разглядывая через окно летнее море. И наконец сказал:

– Но с тех пор я нередко думаю: что вложило в голову твоего отца, разумного мужа, миновавшего тридцатилетие, желание переплыть пролив, подобно мальчишке? Почему он был настолько уверен в рождении сына, – он, дважды женатый, но не имевший детей? И кто может следовать за бессмертными, когда их ноги ступают по земле? Теперь я спрашиваю у себя: чьи глаза, мои или твоей матери, видели яснее? Ведь, простирая руки к своей мойре, мы получаем знамения от бога.

Дней через семь в Трезен пришел корабль, направляющийся в Афины. Дворцовый управитель договорился о моем приезде и приглядел за всем. Не зная, что такое открытое море, я не мог дождаться времени отплытия и спустился в гавань, чтобы поглядеть на корабль. Судно стояло возле узкого мыска, называемого Трезенской Бородой; темные паруса, на бортах длинные змеи, на носу орел с головой быка, поднявший вверх крылья, – словом, критский корабль.