Чероки - Жан Эшноз

У входа в цирк два адмирала обсуждали результаты последних скачек, напечатанные в конноспортивном еженедельнике. Они указали Жоржу, как пройти в цирковой зверинец, где он оказался единственным человеческим существом — в ожидании других посетителей, которые должны были прийти позже, после представления. Жорж уныло осмотрел отдыхавших животных: он знал их как облупленных — ничего нового, все они как две капли воды походили на самих себя. Он скорчил рожу обезьяне, благо свидетелей не было, и она ответила тем же, вполне банально, начав трясти прутья своей клетки. Жорж подошел к высокому круглому вольеру с прочным деревянным барьером, над которым вихрем кружились колибри и прочие пернатые. В полу клетки была вырыта яма — мерзкая клоака, где кишмя кишели аспиды и гремучие змеи. Жорж посмотрел вверх, на птиц. Он смотрел на них всего один миг, бесстрастным, ничего не выражающим взглядом. Внезапно он расстегнул пальто, распахнул его — широко, как обычно делают эксгибиционисты, — и крикнул:

— Морган!

На самом верху клетки большая серая птица спорхнула со своего насеста, камнем обрушилась вниз, на настил, заприметила щель между досками барьера и начала долбить дерево мощными ударами клюва, разбрасывая вокруг себя щепки, стружки и опилки, которые градом сыпались на змей. Расчистив себе путь, она пронеслась в двух метрах от пола и налетела на Жоржа, который ловко сгреб ее, сунул под пальто и торопливо вышел. Его дом находился всего в сотне метров, и он, даже не рассмотрев попугая, запер его в одной из комнат, в той, куда заходили реже всего. После этого он несколько минут постоял в кухне со стаканом воды в руке, не двигаясь и глядя в черный квадрат окна. Он не был ни взволнован, ни доволен, ни удивлен, он просто ни о чем не думал. Затем он вернулся в цирк.

Три морских льва под руководством капитана Фрэна исполняли классический номер — держали на кончиках носов большие красные мячи, украшенные зелеными звездами, и довольно нестройно исполняли вальс «На прекрасном голубом Дунае» с помощью системы хроматических труб. Время от времени капитан вытаскивал из непромокаемого кармана смокинга извивавшихся серебристых рыбок и метал их своим подопечным через всю арену, точно крошечные молнии. Жорж начал спускаться к первым рядам по проходу между секторами в тот момент, когда шпрехшталмейстер в красном представил публике Жилетт Милан, перечисляя венценосных особ, которые аплодировали ее кроликам. В наступившей темноте Жорж отдавил ноги нескольким зрителям, пытаясь пробраться к своему месту. Он шел к своей цели, бормоча несвязные извинения, как вдруг вспыхнул свет, и все увидели Жилетт Милан в окружении ее шестидесяти грызунов. А Жорж увидел Веронику и Бернара Кальвера, тесно прильнувших друг к другу. Он смотрел на них всего одно мгновение, после чего отвернулся и пошел назад под бравурную музыку оркестра, предназначенную для кроликов.

Подойдя к двери своей квартиры, он услыхал внутри звуки громкого разговора, которые стихли при его приближении; одновременно погасла и лестничная лампочка-«минутка». Жорж вздрогнул, но тут же вспомнил про попугая Моргана. Зайдя в кухню, он разложил на подносе кое-какую еду, в том числе нарезанные фрукты для птицы. Затем расположился с этим угощением на полу в уголке комнаты, отведенной пернатому гостю, и, поставив поднос на колени, стал слушать.

Это действительно была самая болтливая птица на свете, никакого сравнения с обычными говорящими попугаями, которых всем нам время от времени случается видеть. Разумеется, речь его была несвязна и в большинстве своем изобиловала короткими изречениями, междометиями, припевками, ругательствами и слоганами на многих языках мира, плюс подражание автомобильным гудкам, скрипу дверей, выстрелам, ворчанию, рычанию и любовным воплям различных зверей. Его жизнь явно была богата путешествиями, приключениями, встречами с людьми и животными всех мастей и сословий. Иногда он замолкал, но Жорж быстро понял, что стоит повторить два-три раза любое слово, как Морган подхватит его, запомнит и включит в свой репертуар.

— Бернар Кальвер — сволочь! — говорил, например, Жорж, поливая кетчупом кусок хлеба. — Я повторяю: Бернар Кальвер — сволочь!

— Кальвер — сволочь! — повторял попугай. — Каждому овощу свое время! Поставь его на стол! Introbo ad altare dei![18]Держи вора! Держи вора! Держи вора!

Похоже, ему частенько приходилось слышать этот крик. Затем он долго лаял по-собачьи.

— Хотя мне, в общем-то, наплевать на них, — продолжал Жорж, уже для себя самого.

— Наплевать на них! — заголосил попугай. — Mehr Licht![19]Завод Молотова, слушаю вас! Десять тысяч, и деньги на стол! Лазурь, лазурь, Женни Вельтман.

Жорж резко вскочил на ноги (при этом поднос с грохотом упал с его колен) и уставился на птицу, сидевшую на спинке стула.

— Что ты сказал?

— Женни Вельтман, — повторил попугай.

Жорж подошел к нему.

— Повтори, — прошептал он, — повтори!

— Повтори, — повторил Морган.

— Нет, — сказал Жорж, — повтори: Женни Вельтман.

— Повтори Женни Вельтман, — произнес попугай.

Жорж с яростным криком схватил птицу за крыло и начал ее трясти. Морган вырвался, испустил свой собственный крик, затем изобразил крик Жоржа, заметался по комнате и, уронив в полете серо-стальное перо с грудки, сел на платяной шкаф, откуда воззрился на человека круглым глазом с выражением горького упрека за обманутое доверие. Жорж отошел в свой угол, сел, подобрал поднос и снова взялся за еду, исподтишка следя за попугаем. Наступило молчание.

Близилась ночь, а попугай все еще дулся. В конце концов Жорж заснул, уткнувшись головой в угол, а потом и вовсе в плинтус, заменивший ему подушку. Он то и дело испуганно вскидывался и встал незадолго до восьми утра. Попугай все еще глядел на него со шкафа. В качестве извинения Жорж преподнес ему ломтики яблока, и Морган повел в его сторону зрачком, дав понять, что смягчился. Жорж разыскал в квартире упаковочную картонку и бечевку, вернулся и ласково окликнул попугая по имени. Морган без возражений снялся со шкафа, совершил короткий облет комнаты и спокойно позволил упаковать себя в коробку.

К девяти часам Жорж вошел в проход Брэди со стороны Страсбурского бульвара. Брижит еще не было, Бок находился где-то в провинции, а Риперт на больничном. Жорж пересек переднюю, постучал в дверь кабинета Бенедетти, вошел и поставил коробку на стул.

— Вот попугай, — сказал он.

Бенедетти перестал помешивать ложечкой в чашке, которую держал в руке; он долго смотрел на Жоржа Шава, потом протянул ему чашку со словами «Держите, выпейте!», ибо Жорж выглядел грязным и усталым, его одежда была в беспорядке, щеки заросли щетиной, а под глазами темнели круги; затем он выдвинул из-под письменного стола маленький стальной сейф, где держал наличность, и объявил Жоржу, что ему полагается аванс.

Однако три часа спустя, когда Жорж вернулся на улицу Оберкампф, Вероники там не оказалось. Она заходила в его отсутствие и снова ушла. На зеркале ванной она написала ему несколько прощальных слов губной помадой их первой встречи; тюбик так и остался стоять на стеклянной полочке над раковиной.