Ночь с дьяволом - Лиз Карлайл

— Что касается меня, то мне вовсе без разницы, что обо мне говорят, — заявила она, поблескивая карими глазами. — А сплетни — это не всегда плохо, Фредди. Они сделают из нас сенсацию, вот увидишь.

— В прошлом году я совсем не была сенсацией, — возразила Фредди, нетерпеливо листая страницы журнала.

Зоя лишь снова рассмеялась и засунула пригоршню чулок в угол сундука.

— Но в этом году декольте у тебя будет глубже, — заявила она. — И в этом году ты будешь выезжать вместе со мной. Раньше ты была такая красивая, такая добродетельная. И такая недосягаемая. А кроме того, у тебя очень респектабельные родители. Храбрый офицер. Прекрасная вдова. Печальная история чистой любви. — Зоя подняла подбородок и театральным жестом промокнула глаза.

— К чему ты клонишь, Зоя?

— Мои родители не были респектабельными, — хихикнула она. — Мать — безнравственная французская танцовщица! Отец — распутник с отвратительной репутацией! Общество только и ждет какого-нибудь скандальчика. А я уж постараюсь не казаться недосягаемой. В моей компании и ты такой же покажешься. Уж я об этом позабочусь. И тогда все головы будут поворачиваться нам вслед, а мы будем разбивать сердца и в конце концов найдем настоящую любовь!

В ответ Фредерика запустила в Зою модным журналом.

— Заткнись, Зоя!

Но Зоя поймала журнал и принялась танцевать с ним вокруг кровати.

— В апреле дожди, в мае цветы! — напевала она. — Еще до Дня всех святых выйдешь замуж ты!

Фредерика заткнула уши, чтобы не слышать ее. Теперь-то она знала, что ей никогда не выйти замуж. И не будут ей вслед поворачивать головы, и не будет она разбивать сердца. Свою чистую любовь она тоже не хотела найти, потому что это принесло бы только боль. Устав от пения и танцев Зои, она села в постели, но как только спустила с кровати ноги, комната покачнулась и закружилась у нее перед глазами, и она потеряла сознание.

Очнувшись, Фредерика поняла, что смотрит в потолок, а над ней, стоя на коленях, склонилась Зоя.

— Фредди! — воскликнула она, прикасаясь прохладной рукой колбу Фредерики. — Как ты меня напугала! С тобой все в порядке?

Фредерика почувствовала, что лицо ее покрыто капельками пота. Ужасный шум в ушах постепенно прошел.

Она даже смогла осторожно приподняться на локте. И в этот момент ее чуть не вырвало. Вытаращив глаза, она зажала рот руками, и неприятное ощущение постепенно прошло. То ли благодаря присущей женщинам интуиции, то ли врожденной французской проницательности, но Зоя вдруг поняла все, потому что, судорожно глотнув воздух, она очень тихо произнесла:

— Ох, Фредди! А ты не?.. Фредерика, помедлив, ответила:

— Ах, Зоя! Мне так страшно.

— Силы небесные! — прошептала Зоя. — Папа задушит Джонни. А тебя посадит под замок до конца твоей жизни.

Фредерика снова положила голову на пол.

— Ах, Зоя! — воскликнула она, и одинокая горючая слезинка выкатилась из ее глаз. — Только никому не говори. Умоляю тебя!

Зоя побледнела и присела на корточки.

— Фредди, дорогая, но разумно ли это?

Фредерика покачала головой, цепляясь волосами за Зоин ковер. Приступы тошноты случались у нее не впервые, и она тоже знала, о чем это говорит.

— Пусть пройдет еще несколько дней, — прошептала она. — Я хочу быть абсолютно во всем уверенной. А потом я обо всем расскажу кузине Эви. Клянусь тебе.

— Ладно, — неохотно согласилась Зоя. — Но Джонни тебе лучше написать сразу.

— Ах, Зоя, — печально прошептала Фредерика. — Лучше уж я расскажу тебе обо всем…

Страт-Хаус, лондонская резиденция маркиза Раннока, был расположен не в самом городе, а в Ричмонде, его фешенебельном пригороде. Жизнь Раннока была великолепным подтверждением старинной мудрости: «Будь осторожнее, когда чего-нибудь желаешь», — потому что, погрязнув в несчастьях, сотворенных собственными руками, маркиз некогда выразил желание иметь большую счастливую семью, которая услаждала бы его дни, и очень красивую жену, которая услаждала бы его ночи.

Так что исключительно по его собственной вине под крышей огромного и по-отцовски гостеприимного дома маркиза жили теперь с ним вместе его драгоценная дочь Зоя, его горячо любимая жена Эви, двое их малышей, а также когда он переставал пользоваться благосклонностью очередной дамы, имеющий самую дурную репутацию дядюшка маркиза, сэр Хью. И это было население всего лишь второго этажа. Выше жили юный брат миледи, ныне граф Трент, ее сестра Николетта, находившаяся сейчас в Италии, и их кузина по отцовской линии Фредерика д#39;Авийе, осиротевшая во время наполеоновских войн.

Над ними проживали приятельница и бывшая гувернантка леди Раннок, веселая вдова Уэйден, а иногда также ее красивые, несколько беспутные сыновья Огастус и Теодор, которых тоже, хотя и несколько неверно, называли кузенами. Возглавлял все это хозяйство, состоящее из ближайших родственников, почти родственников и совсем не родственников, дворецкий милорда Маклауд, в чьем шотландском происхождении невозможно было усомниться. Его брови высокомерно поднимались при одном упоминании слова «пенсия», а о возрасте его никто, даже сам маркиз, не осмеливался осведомиться.

И вот в один прекрасный день в начале апреля, когда ничто не предвещало беды, леди Раннок решительно вошла в личную библиотеку своего мужа. Она крайне редко бывала в этой комнате, потому что, несмотря на несколько лет счастливой супружеской жизни, в помещении до сих пор сохранился холостяцкий дух. Тяжелые бархатные шторы на окнах пропахли дымом сигар, а под окнами стоял сервировочный столик красного дерева длиной не менее восьми футов, сверкающая поверхность которого была уставлена хрустальными графинами, наполненными всеми известными человечеству сортами виски, а шкафчики были заполнены ночными горшками, игральными картами, игральными костями из слоновой кости и тому подобными вещами. Маркиз, увы, не был святым.

Как и в остальных помещениях дома, здесь то там, то тут стояли бесценные предметы искусства — греческие скульптуры, драгоценный фарфор и вазы, относящиеся к временам полудюжины китайских династий. Раннок, который так и не сумел отделаться от резкого шотландского акцента, не трудился запоминать их названия, а именовал все это попросту «безделушками», которые тщательно собирались его бывшим камердинером, жеманным и очень разборчивым человеком, обладающим вкусами смотрителя музея, стремившимся облагородить мещанский вкус своего хозяина. Кембл давно уже стал скорее другом, чем слугой, но выбранные им «безделушки» остались, потому что они нравились леди Раннок, которая даже умела правильно произносить их названия.

Однако сегодня маркиза не видела ни прелести расцветающей природы, ни красоты предметов искусства, со вкусом подобранных мистером Кемблом. Она принесла печальную весть, а потому, собравшись с духом, выложила ее сразу.