Любовная лихорадка - Эустакиу Гомиш

Я рыдала, сидя на берегу Озера четырех кантонов. Не из-за озера, а из-за себя: я совсем истощена. Ален уверяет, что главное — не останавливаться, что надо закончить начатое. Он все еще расхваливает пуловер, который купил мне в Шафхаузене, и не говорит ни о чем больше. Завтра мы возвращаемся в Париж через Монтре.

Счастливо, Билота».

Дом Да Маты

Алвин: Фантазия номер два мне не понравилась. При чем тут Барселос?

Анжелика: А при чем тут капибара? Или почему знамя воткнуто в зад, а не в пупок?

Алвин: Да, но почему Барселос начинает с зада? И почему ты отдаешься щенку?

Анжелика: Фантазия есть фантазия.

Алвин: Так, но фантазии выдумываешь ты. Это ведь не сны.

Анжелика: Моя мысль бродит сама по себе. Я здесь и везде одновременно. Это чудесно.

Алвин: Особенно орпингтонские куры.

Анжелика: Мне больше нравятся плимутские. У них клевки злее.

Алвин: Давай спустимся. Здесь жарко.

Анжелика: Это я горячая. Иди же скорей ко мне.

Необходимое примечание: здесь начинаются наши серьезные расхождения с хронистом. На его взгляд, Анжелика, хрупкий цветок рио-де-жанейрской гимназии, могла предаваться разврату, но до известных пределов. Например, она никогда бы не произнесла слова «задница». Ж. Б. Канистар ошибается. Есть твердые доказательства (можно даже сказать: доказательства по Фрейду) того, что утонченное благородство прекрасно сочетается со скатологическими темами. Но в любом случае, это не имеет значения. Как говорил Монтень, даже забравшись на высочайший в мире трон, все равно сидишь на собственном заду.

Лагерь

Мысли, идеи, аксиомы Мастера Билла, в просторечии Буффало, сказанные по разным случаям и собранные воедино Луишем Игнасиу Котрином, коммерсантом и репортером.

О наблюдателе. Наблюдатель — тот, кого наблюдают. Можно ли что-нибудь понять, если наблюдать глазами совести, глазами прошлого? Наблюдают лишь тогда, когда ум остановлен. В противном случае это все равно что смотреться в зеркало.

О прошлом. Можно уничтожить прошлое, освободившись от него. Если собираешься предаваться удовольствию без упреков совести и без боли, прошлое должно исчезнуть. Удовольствию глядеть на цветок, например. Смотреть на него, вооружившись всем предшествующим запасом знаний о цветах, — значит убить удовольствие. Если похоронить эти знания, удовольствие предстанет в новом свете и в первозданной чистоте.

О дисциплине. Глупо говорить: я должен научить себя любви, ненасилию и прочему. В этом и есть подлинное насилие. Мы не созданы для дисциплины. Животное начало в нас требует другого.

Об отечестве. Знамена, гимны, национализм. Можно ли изобрести большее оскорбление для людского разума? Если подумать об этом серьезно, то уже невозможно быть бразильцем или аргентинцем, русским или поляком. Надо признать, что мало кто серьезно интересуется этой областью истины: для этого человек должен оставаться наедине с собой, вне всяческих групп.

Об истине. Найти правду можно, только если не искать. Любое усилие в этом направлении отдаляет истину: действие есть рассеяние, раздробление жизни. Истина, если она существует, может быть познана только через тончайшее созерцание сущего. А для этого достаточно вслушиваться.

Об удовольствии. Удовольствие — это действие во всей его полноте, возможное только благодаря полноте внимания. Предаваясь удовольствию, надо отказаться от всего другого: анализа, вопросов, размышлений. Если размышлять и спрашивать, растрачиваешь всю энергию. А без энергии действие нельзя считать законченным.

Республиканский клуб

Вот что можно было услышать тем вечером под звучные удары кия:

* фонарщик Жозе ду Эжито застал парочку, предающуюся разврату, под деревом жамбейру, в самый горячий момент;

* заметив, что за ними наблюдают, те двое подползли к стене (не меняя позы) и предложили Жозе перелезть через ограду, на что тот немедленно согласился;

* оказавшись в саду, Жозе и доктор попеременно использовали баронессу, причем та проявила редкое искусство удовлетворять двух мужчин одновременно в разных позах;

* устав развлекаться под деревом, все трое залезли на ветви и с риском для жизни продолжили свои занятия там;

* солдат Осирес, проходя мимо, обнаружил их сидящими на дереве, в райских костюмах, о чем и сообщил.

Дом Да Маты

Счастье, что Барселос повредил в детстве левое ухо, — благодаря этому он не слышал смеха, что доносился из дома, утонувшего в потемках. Вот что он не увидел и не услышал:

а) скачки вверх-вниз, вверх-вниз, оба при этом накачались вином, голые, держали в руках зажженные свечи и хохотали, как сумасшедшие;

б) Алвин съехал по перилам и лег внизу, зажав в руке член, с криками: «Да здравствует Республика!»;

в) Анжелика исполняла Волленгаупта на фортепьяно, Алвин при этом ласкал ее клитор;

г) ржание на веранде, стук копыт в главную дверь (Алвин, подойдя к окну, увидел коня через занавеску и испугался);

д) громкость музыки нарастала, Алвин тем временем вместо пальцев стал использовать банан;

е) я тебя поимею, сказал он ей, очищая банан и съедая его;

ж) Алвин поставил ее на лестнице так, что розовый зад вздымался кверху, черный треугольник оказался почти весь сзади, а самая сочная часть посредине, и погрузился в нее.

Цирк

В разгар праздника, на котором обильно текло пиво — вот что Ла Табль считал «истинно бразильским праздником», — двое акробатов решили проявить чудеса креативности, скинув одежду и кувыркаясь в костюмах Адама. Для пущего интереса они в какой-то момент намеренно свалились и по-дурацки полетели в сетку. Смех в партере, восторженные аплодисменты шлюх. В довершение этого у обоих кое-что встало; акробаты вскочили на ноги, вытащили двух девиц и поволокли на арену. Те покорно подчинились, дав себя раздеть, и улегшись вместе с братьями на сетку, так что публике все было видно. Парочки сплетались воедино, кусали друг друга, совокуплялись, являя редкостное зрелище отличной пластики и высокого мастерства. Возбуждение в цирке достигло предела, когда одна из девиц, постанывавшая под тяжестью горы мускулов, вытянулась и кончила, не скрывая величайшего наслаждения. Запах секса, как известно, заразителен. Все полезли на сетку, кто уже голый, кто раздеваясь по дороге, и вскоре она опасно прогнулась под весом стольких тел. «Кто здесь кто?» — прорычал взбешенный Ла Табль, полезший разбираться, куда же делась Жанна.

Дом Да Маты

з) погружается и выходит наружу, погружается и выходит, при четвертом погружении Анжелика опирается на перила, перегибается и впускает Алвина в зад.