Последние сто дней рейха - Джон Толанд

Тост, а возможно и его своевременность, вызвал ответный шаг со стороны Сталина. Он поднял бокал и заявил, что Большая Тройка взяла на себя основное бремя войны и освободила маленькие державы от немецкого господства. Некоторые из освобожденных стран, с сарказмом заметил он, склонны считать, что три великие державы были обязаны проливать свою кровь, освобождая их. "Теперь они ругают великие державы за то, что те не принимают во внимание права маленьких держав". Сталин заверил, что готов присоединиться к Америке и Британии в деле защиты этих прав. "Но, — добавил он, — я никогда не соглашусь на то, чтобы действия великих держав обсуждались маленькими державами".

На какое-то время Сталин и Черчилль разделяли общую точку зрения, в то время как Рузвельт был аутсайдером. "Проблема взаимодействия с маленькими державами не так проста", — сказал он. — У нас, например, в Америке, много поляков, которые живо заинтересованы в будущем Польши".

"Но из ваших семи миллионов поляков голосуют только семь тысяч, — едко возразил Сталин. — Я видел цифры и знаю, что я прав".

Рузвельт был слишком вежлив, чтобы сказать, что эти сведения до смешного неточны, и Черчилль, в очевидной попытке сменить тему разговора, поднял тост за пролетарские массы всего мира. Но этот тост только дал толчок оживленной дискуссии о праве людей на самоуправление. "Хотя меня часто шельмуют как реакционера, я единственный представитель, которого могут вышвырнуть из кабинета в результате всеобщего голосования моего народа", — сказал премьер-министр. — Лично я горжусь такой возможностью". Когда Сталин упрекнул Черчилля в том, что тот, похоже, боится выборов, Черчилль ответил: "Я не только не боюсь их, но и горжусь правом британского народа менять свое правительство в любое время".

Несколько позже Сталин допустил, что готов сотрудничать с Великобританией и США по вопросу защиты прав маленьких держав, но еще раз повторил, что никогда не подчинится их суждению. На этот раз Черчилль предпочел не согласиться. Он сказал, что маленькие державы никоим образом не могут диктовать большим державам, но на последних лежит моральная ответственность за ведение дел таким образом, чтобы проявлять большое уважение к правам малых наций. "Орел, — перефразировал он, — должен позволять маленьким птицам петь независимо от того, по какой причине они поют".

Теперь Черчилль и Рузвельт занимали одну позицию, а Сталин оказался в одиночестве. Дискуссия, однако, велась достаточно доброжелательно под влиянием выпитого вина и водки. Сталин пришел в такое хорошее расположение духа, что остался до половины двенадцатого.

Иден тем не менее был мрачен. Для него это был "ужасный вечер". Рузвельт показался ему "неконкретным, небрежным и неэффективным", а Черчилль выступал со "слишком длинными речами, чтобы дать толчок дальнейшему разговору". Что касалось Сталина, то его отношение к маленьким странам Иден выразил словами "мрачное, если не сказать зловещее", поэтому британский министр иностранных дел облегченно вздохнул, когда "все это дело закончилось".

Однако не закончились дискуссии. Когда Иден и Черчилль садились в машину в сопровождении Боулена, то премьер-министр заметил, что следует дать право каждой республике СССР на голосование в ООН, и именно против этого выступали американцы. Иден разгорячился, стал живо защищать американскую точку зрения. Он повысил голос, и Черчилль резко заметил, что все зависит от того, насколько едины будут три великие державы. Без этого, сказал он, мир будет подвергаться опасности тяжелейшей катастрофы, и лично он будет голосовать за все, что способствует этому единству.

"Как такое устройство может привлечь маленькие нации к вступлению в такую организацию?" — спросил Иден и добавил, что сам он верит, что "такой подход не найдет поддержки среди английской общественности".

Черчилль повернулся к Боулену и спросил, какое решение приняли американцы по поводу голосования в будущей ООН.

Боулен дипломатично ответил шуткой: "Американское предложение напоминает мне историю о плантаторе с юга, который в качестве презента дал негру бутылку виски. На следующий день он спросил у негра, понравилось ли тому виски. «Нормальное», — ответил негр. Плантатор спросил его, что тот имел в виду, и негр ответил: "Если бы оно было лучше по качеству, то вы бы мне его не подарили, а если бы оно было хуже, то я не смог бы его пить".

Черчилль задумчиво посмотрел на Боулена и наконец произнес: "Я понял".

Германия, испытывая сокрушительные удары на сухопутных фронтах, еще и подвергалась ожесточенным бомбардировкам с воздуха. И если подлинные масштабы катастрофы на Востоке оставались неизвестны общественности (и Гитлеру), то от последствий бомбежек все, в том числе и фюрер, могли явственно почувствовать себя так, словно они находятся на линии фронта. 4 февраля Мартин Борман написал своей жене Герде о жалком состоянии штаба Гитлера. "Моя любимая девочка,

У меня появилась минутка, и я укрылся в кабинете моего секретаря — это единственная комната, где есть временные окна и более-менее тепло… Сад рейхсканцелярии представляет собой жалкий вид — глубокие воронки, упавшие деревья, дорожки, засыпанные мусором и обломками. В резиденцию фюрера попали несколько раз; от зимнего сада и банкетного зала остались только стены; вход на Вильгельмштрассе, где обычно стоял караул вермахта, полностью разрушен…

Несмотря на все это, мы должны усердно трудиться, поскольку война продолжается на всех фронтах! Телефонная связь никуда не годна, а резиденция фюрера и канцелярия партии не имеют связи с окружающим миром…

Ко всему прочему в этом так называемом правительственном квартале нет света, электроэнергии и запасов воды! Перед рейхсканцелярией стоит бочка с водой, и это наш единственный запас для приготовления пищи и умывания! Хуже всего, и Мюллер тоже говорит мне об этом, состояние туалетов. Эти свиньи коммандо постоянно ими пользуются, и ни один из них не подумает, что нужно взять ведро воды и смыть после себя…"

В тот же день, чуть позже, он писал своей "дорогой мамочке" о катастрофе на Востоке, говоря ей о грозящей опасности даже больше, чем сообщал самому фюреру."… Ситуация совсем не стабилизируется. Мы действительно бросили в бой резервы, но у русских гораздо больше танков, пушек и другого тяжелого вооружения и перед ними беспомощны даже самые отчаянно дерущиеся части фольксштурма!..

Я бы не писал тебе обо всем этом, если бы не знал, что в тебе я имею храброго и понимающего национал-социалиста. Тебе я могу откровенно сказать, насколько неприятная и отчаянная сложилась ситуация, поскольку я знаю, что ты, как и я, никогда не потеряешь веру в победу.

В этом, моя дорогая, я знаю, что не требую от тебя больше, чем ты можешь дать, и именно по этой причине я понимаю в эти трудные дни, какое сокровище я имею в твоем лице!..

До сегодняшнего дня я не только не понимал, насколько здорово иметь такого стойкого национал-социалиста, как моя жена — спутница жизни, моя любимая, мать моих детей, но и не ценил должным образом свое богатство в жене и детях… Ты моя любимая, самая красивая, сокровище моей жизни!"