Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

Недолго, мирные друзья,

Нам видеть кров уединенья

И царскосельские поля.

Впереди была служба — военная или гражданская. Внешне привлекательнее была первая, но не хотелось прятать свой ум под кивер. Не радовала и перспектива канцелярской работы:

Равны мне писари, уланы,

Равны законы, кивера,

Не рвусь я грудью в капитаны

И не ползу в асессора…

Так чего же хотел поэт, только-только отметивший своё восемнадцатилетие?

Друзья! Немного снисхожденья —

Оставьте красный мне колпак, —

просил Александр сокурсников. «Красный колпак» — это символ свободы французских революционеров. Пушкин хотел свободы для творческой деятельности, но это пока была только мечта. 9 июня в лицее состоялся торжественный акт выпуска первого набора учащихся, а через день юный поэт навсегда покинул его чиновником 10-го класса. Местом будущей службы была назначена Коллегия иностранных дел.

Через неделю Александр Сергеевич уехал с родителями в село Михайловское. В его дневниках сохранилась запись об этом: «Вышед из лицея, я почти тотчас уехал в псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч.». В конце августа он вернулся в Петербург. Жил с родителями, которые снимали семикомнатную квартиру в доме вице-адмирала Клокачёва. Ни понимания, ни дружбы с отцом и матерью у Александра не было; поэтому он больше пребывал у друзей и знакомых.

Жили Пушкины неряшливо и неуютно. Однокурсник Александра барон М. А. Корф в своих воспоминаниях воссоздал пушкинский быт: «Дом их представлял какой-то хаос: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой пустые стены или соломенный стул, многочисленная, но оборванная и пьяная дворня с баснословной неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами и вечный недостаток во всём, начиная от денег до последнего стакана…

Всё семейство Пушкина взбалмошное. Отец приятный собеседник, но пустой болтун. Мать не глупая, но эксцентричная, до крайности рассеянная. Ольга из романтической причуды обвенчалась тайно. Лев[23] добрый малый, но пустой, вроде отца».

Холодно было в семье С. Л. Пушкина. Его легкомысленный эгоизм и взбалмошная вспыльчивость матери тяготили взрослых детей, и они сбежали из родительского дома. Александр искал пристанище у друзей и… в театре: стал завсегдатаем театральных зал и «почётным гражданином кулис». Атмосферу театрального зала Пушкин описал в очерке «Мои замечания об русском театре»:

«Перед началом оперы, трагедии, балета молодой человек гуляет по всем десяти рядам кресел, ходит по всем ногам, разговаривает со всеми знакомыми и незнакомыми:

— Откуда ты?

— От Семёновой, от Сосницкой, от Колосовой.

— Как ты счастлив!

— Сегодня она поёт — она играет, она танцует — похлопаем ей — вызовем её! Она так мила! у ней такие глаза! такая ножка! такой талант!..

Занавес подымается. Молодой человек, его приятели, переходя с места на место, восхищаются и хлопают. Не хочу здесь обвинять пылкую, ветреную молодость, знаю, что она требует снисходительности».

Жизнь театрального закулисья описал Л. Гроссман:

«Кулисы, уборные актрис, даже классы театральных воспитанниц — весь этот мир юных, красивых, грациозных и радостных женщин был постоянным источником любовных приключений. Вокруг театра развёртывалась особая праздничная жизнь, насыщенная эротикой и окрашенная отважным авантюризмом. Поединки, похищения, необычайные свидания, подкупы прислуги, даже переодевания — всё это сообщало любовным нравам эпохи какой-то полуфантастический и часто поистине театральный характер»[24].

Осенью 1817 года много шума наделала дуэль четырёх: кавалергарда В. А. Шереметьева с камер-юнкером Завадским и А. С. Грибоедова с бретёром А. Якубовичем. Яблоком раздора для них стала балерина Е. И. Истомина. Это была брюнетка среднего роста с чёрными огненными глазами и восхитительными тёмными ресницами, которые придавали её взору томность. Особую эротическую привлекательность придавала Евдокии Ильиничне пленительная округлость форм. По характеру она была весёлой до озорства, общительной и открытой. Это давало повод судачить о ней как о женщине не слишком серьёзного нрава. Пушкин сразу увлёкся балериной, но у него тут же появился более удачливый соперник генерал А. Ф. Орлов. Раздосадованный поэт накатал на него эпиграмму:

Орлов с Истоминой в постеле

В убогой наготе лежал.

Не отличился в жарком деле

Непостоянный генерал.

Не думав милого обидеть,

Взяла Лаиса микроскоп

И говорит: «Позволь увидеть,

Чем ты меня, мой милый, (…)» (1, 327)

Истомина была одной из лучших балерин школы Дидло и в высшей степени владела искусством невесомой воздушности, как тогда говорили. Пушкин позднее воспел свою пассию в романе «Евгений Онегин»:

Блистательна, полувоздушна,

Смычку волшебному послушна,

Толпою нимф окружена,

Стоит Истомина; она,

Одной ногой касаясь пола,

Другою медленно кружит,

И вдруг прыжок, и вдруг летит,

Летит, как пух от уст Эола[25];

То стан совьёт, то разовьёт,

И быстрой ножкой ножку бьёт.

В 1823–1824 годах Истомина исполняла роль черкешенки и Людмилы в балетах по произведениям Пушкина «Кавказский пленник» и «Руслан и Людмила». Евдокия Ильинична тоже любила Пушкина, но только как поэта. Но Александр не унывал: одновременно с воздыханиями по Истоминой он с осени 1817 года увивался вокруг другой актрисы — знаменитой Е. С. Семёновой.

Екатерина Семёнова ощутимо превосходила Пушкина по возрасту и была уже знаменита. Александр видел актрису в спектаклях и в петербургских театральных кругах. Однажды вместе с ней участвовал в домашнем спектакле у Олениных в пьесе Н. И. Хмельницкого «Воздушные замки».

В январе 1820 года Пушкин работал над статьёй «Мои замечания об русском театре». В ней он писал:

«Говоря об русской трагедии, говоришь о Семёновой и, может быть, только об ней. Одарённая талантом, красотою, чувством живым и верным, она образовалась сама собою. Семёнова никогда не имела подлинника. Бездушная французская актриса Жорж и вечно восторженный поэт Гнедич могли только ей намекнуть о тайнах искусства, которое поняла она откровением души. Игра всегда свободная, всегда ясная, благородство одушевлённых движений, орган чистый, ровный, приятный и часто порывы истинного вдохновения, всё сие принадлежит ей и ни от кого не заимствовано. Она украсила несовершенные творения несчастного Озерова и сотворила роль Антигоны и Моины; она одушевила измеренные строки Лобанова; в её устах понравились нам славянские стихи Катенина, полные силы и огня, но отверженные вкусом и гармонией. В пёстрых переводах, составленных общими силами и которые, по несчастью, стали нынче слишком обыкновенны, слышали мы одну Семёнову, и гений актрисы удержал на сцене все сии плачевные произведения союзных поэтов, от которых каждый отец отрекается поодиночке.

Семёнова не имеет соперницы; пристрастные толки и минутные жертвы, принесённые новости,