Где ты, любовь моя? - Долорес Палья

- Я пытался найти его. От этих бородатых ублюдков помощи не жди. Грубияны. Они такого про него наговорили, и про тебя тоже. Один Алексис остался, этот милый родственничек. Я сидел попеременно в «Куполь» и в «Селект», пока он не объявился наконец. Я ведь его только раз видел и поэтому сомневался. Но это был точно он. Официант из «Селект» сказал мне, что это он. Вежливый такой. Милош уехал, говорит. И он не знает куда. Если хотите написать ему, пишите на адрес Алексиса, а он перешлет, если услышит что-то о брате. Я спросил у него адрес, и он знаешь что ответил, чертов ублюдок? «Селект», бульвар Монпарнас, Париж, 14.

Стыдно признаться, но я не съездил ему по морде. Просто попытался переубедить его. Но он только усмехался, наслаждался своим положением, гаденыш. Сама знаешь, как мальчишка, который крылья мухе обрывает. А потом заявил: «Кароле никогда в голову не приходило, что Милош, быть может, уже по горло всем этим сыт?» Должен признаться, это поставило меня в тупик. Ублюдок.

Мы помолчали немного.

- Знаешь, - подвела я итог, - в этом нет никакого смысла. Он мог бы и написать. Даже если это правда, он все равно написал бы. Ерунда какая-то. Я оставила ему адрес Тора. Он не слишком хорошо себя чувствовал, когда я уезжала из Парижа, - этот кашель, да еще простуда, которая никак не желала излечиваться… «Отель дю Миди» к тому времени закрылся, помнишь? Мы снимали комнату на Месье-ле-Пренс, да и то временно. В семинарии он уже несколько месяцев не появлялся, но договорился с одним другом, что тот будет пересылать его почту туда. Серж, так того мальчика звали. Думаю, ты его не знал. Серж. Он велел мне писать Сержу, потому что не знал, в какой отель переедет. А ты в Лондоне был. О господи! Если бы ты не уехал в Лондон, он наверняка повидался бы с тобой, я в этом просто уверена. Это все Алексис, чует мое сердце. Но как ему удалось? Как он заставил Милоша слушать его? Какие слова нашел? Милош ведь был таким упрямым… Помнишь его, Клод? Его так просто с намеченного пути не сбить. Он знал, что я люблю его… он знал, знал… - Я заплакала.

- И все еще любишь его, - долетел до меня голос Клода, низкий, неверный.

Я не ответила. Да этого и не требовалось.

Это было в 1955 году. С тех пор мы ни разу не говорили о нем. Я любила Гевина, но по-другому. Жизнь била ключом, четверо детей. Мы просто никогда больше не говорили о нем, и все тут.

На рю Бонапарт, по пути к реке, меня снова охватил страх. Что известно Клоду? Зачем он летит сюда, в Париж? На глаза навернулись слезы, улица поплыла. В голове у меня крутился один вопрос, крутился и крутился, как огненное кольцо в темноте. Кто поступил так со мной, кто искалечил меня, кто разрезал мою душу надвое? Где теперь Алексис? Кто сделал это, кто, если не я?

- Знаешь, - задумчиво произнес он, - мы как будто в двух мирах живем, ты и я. То снимаем маски, то одеваем, как двуликие Янусы.

Мы расположились на набережной острова Сите, рядом с памятником Генриху IV. На дворе стоял первый теплый мартовский денек.

- Когда мы здесь, на Левом берегу, с Клодом, Филиппом и остальными, мы одни. А когда мы в отеле у каналов - мы совсем другие. В кафе сидим одни мы, вдоль шлюзов гуляем другие мы.

Он повернулся на живот, чтобы поглядеть на мою реакцию. Я ничего не ответила, и он продолжил:

- Другие мы - тайные. Более… более реальные. Или менее реальные, может быть. Да, наверное, менее реальные.

- Я - вполне реальная, - прошептала я.

Он смотрел на траву, на тоненькие росточки городской травки, пробивающиеся через мостовую. Пальцы его водили вверх-вниз по травинкам, как будто перышки гладили, только чтобы потрогать - какие они на ощупь.

- Я не уверен, что ты - реальная, - медленно произнес он. - Не уверен, что ты здесь, что это твоя рука, что это твое плечо, что это твое дыхание качает травинки. Совсем не уверен.

Он снова перевернулся и обхватил колени руками. Теперь мне не было видно его лицо.

- Знаешь ли ты, что заблудившиеся в пустыне люди часто видят миражи? Известно ли тебе, что такое галлюцинации? Голод тоже способен вызвать галлюцинации. Не только голод физический, от отсутствия еды, но голод… от отсутствия привязанности… любви, когда ты ищешь того, кто будет искать глазами именно тебя, смотреть на тебя и знать - это ты, а не просто бросит взгляд мельком и пройдет мимо. И тогда появляется кто-то… кто… всего лишь галлюцинация, мираж, от одиночества. Иногда я просыпаюсь - не только во сне, но и наяву, - просыпаюсь, и мне становится холодно и страшно, потому что я понимаю - ты всего лишь мираж, что меня просто мучает голод, и мне хочется кричать, потому что тебя не существует. И пустота, одна пустота вокруг, такая знакомая, во всем теле пустота.

Я протянула руку и коснулась его плеча:

- Я реальная. Тебе нечего бояться.

Он молчал, отвернувшись от меня.

- Милош?

Но он не откликнулся. Просто сидел, уставившись на траву.

Сегодня, теплым весенним вечером пятнадцать лет спустя, другие парочки прогуливались по острову Сите, сидели на траве, ловили последние лучи заходящего солнца. Но огромного дуба у подножия лестницы, прекрасного огромного дуба больше нет. Он погиб в буре. Неизбежный Париж, неизменившийся Париж, вечный Париж. За исключением небольших деталей.

А потом весенний дождик принялся рисовать узоры на стекле, кубы и стрелы, кружево и замки среди деревьев, листвы и теней. Всю субботу я работала над портретом. Очень трудным портретом. Никак не могла сосредоточиться, понять его, осмыслить природу того света, который отражался в его глазах, передать его. Милош пришел около пяти. Сколько месяцев прошло? А я все еще подпрыгивала от радости, когда видела на его лице приветственную улыбку.

- Как продвигается работа? - Он взглянул на мольберт. - Уф! Неужто я и впрямь такой грустный? - Он скорчил портрету рожу. - Меланхоличный славянин?

- Или просто священник? - улыбнулась я ему в ответ.

Я продолжала писать, не обращая на него внимания. Время от времени я слышала его шаги, замечала, что он то стоит у окна, то сидит на кровати, читает. Однако через некоторое время я скосила на него глаза, и меня поразило выражение его лица: взгляд мрачный, почти холодный.

- В чем дело?

Он поднялся и взял сигарету.

- Дело. Английский язык такой странный. Дело, деловой, в чем дело? Дело, безделье, окунуться в дело с головой, дело жизни, призвание, служение, сбежать от дел, спастись, спасение, избавление, заблуждение, любовь, Бог, мир, плоть, война, кровь, голод, молодость, Дух Святой…

- О чем это ты? - ужаснулась я, хотя интуитивно понимала, что рано или поздно это должно было произойти. - О чем ты?

- Ни о чем. Извини.

- Давай выкладывай.

- Нечего выкладывать…

- Хочешь сказать, что не желаешь обижать меня.