Лицо в кадре - Николай Сергеевич Оганесов

Скаргин закурил, снял с губ прилипшую крошку табака.

— Только по телевизору и увидишь, как преступника ловят, — пожаловался Сагайдачный, — а в жизни, видите, как выходит? Удушил человека в самом центре города, и поди ж ты — два месяца будет, как ловите, а он в эту самую минуту преспокойненько гуляет где-то, смеется над вашими хлопотами, а то и сигареты у меня покупает каждый день.

— Откуда такие сведения? — улыбнулся Скаргин.

— Какие такие сведения? — не понял Сагайдачный.

— Ну, что смеется он, что сигареты у вас каждый день покупает?

Сагайдачный махнул рукой:

— Шутки шутить вы все умеете. — Он укоризненно покачал головой. — А вот дело делать…

— Настроение, вижу, у вас неважное. Может, я не вовремя?

— Причем тут настроение? — обиделся он. — Спрашивайте, мне не жалко. Только предупреждаю: я не ясновидящий. Что знал — сказал, а больше при всем желании не могу. Разве что придумывать начну, так вас, как я понимаю, сказки не интересуют. Я их больше внуку рассказываю.

Скаргин намеренно не заметил издевки, прозвучавшей в последних словах киоскера.

— Скажите, в каком часу вы видели Пруса седьмого января?

— Вечером, в девять часов. — Сагайдачный мученически вздохнул.

— В мастерской Фролова в это время был кто-нибудь?

— Геннадий был и женщина еще, — неохотно сказал он. — Фамилию ее не помню. Мне следователь называл, да я запамятовал.

— Арбузова, — подсказал Скаргин.

— Вот-вот. Как Прус зашел в мастерскую, она, эта самая Арбузова, вышла оттуда.

— И что она сказала? — задал провокационный вопрос Скаргин.

— Она сказала: «Я буду ждать, Геннадий Михайлович, как условились».

— Послушайте, Сагайдачный, может, не надо фантазировать?

— Фантазировать? — обиделся киоскер.

— Вас три раза допрашивали, но до сегодняшнего дня вы ни разу не говорили об этом ни слова.

— Насчет Арбузовой, что ли? — удивился он.

— О том, что она говорила, выходя из мастерской.

— Разве я не так сказал? — Сагайдачный неопределенно хмыкнул и стал перекладывать блоки сигарет из одной стопки в другую.

— Вам лучше знать.

— Я и говорю, что было.

— Послушайте, а вас, случайно, не Фролов попросил «вспомнить» слова Арбузовой?

Сагайдачный оторвался от своего занятия, но тут же снова принялся перекладывать сигареты, теперь уже в обратном порядке.

— А какой мне смысл врать-то? — пробурчал он.

— Допустим, что нет смысла.

— И допускать нечего. Не верите, так не спрашивайте.

— Когда Фролов вышел из мастерской?

— В половине десятого.

— Вы что, на часы смотрели?

— Смотрел. Мне киоск закрывать в это время.

— Не в это, — уточнил Скаргин. — В двадцать два часа.

— А я на полчаса раньше открываю, — не поднимая глаз, сказал Сагайдачный.

— Фролов останавливался у киоска?

— Останавливался.

— Говорил что-нибудь?

— Помог мне закрыть киоск.

— Еще одна новость, — заметил Скаргин. — Чем он мог помочь вам?

— Поддержал щит, — ответил Сагайдачный и кивнул в сторону прислоненного к стене деревянного щита, крепко сколоченного из широких досок и выкрашенного в блеклый коричневый цвет.

— А рука?

— Что — рука? — переспросил киоскер.

— У Фролова больная рука.

— Не инвалид же он. Ну, слабая, конечно. Однако не в первый раз помогает и не надорвался до сих пор.

— Что было потом?

— Повернулся да пошел. Я — в одну сторону, он — в другую.

— Фролов нес что-нибудь в руках?

— А как же, пакет был.

— Куда он его дел, когда помогал киоск закрывать.?

— Опять — помогал, — разозлился Сагайдачный. — Вы уж черт те что думаете. Геннадий поддержал заставку, а я крючки закинул. Вот и все его труды. С них не надорвешься. А пакет… Пакет он на прилавок положил.

— Большой пакет?

— Небольшой. Да в нем инструмент был. — Перехватив немой вопрос Скаргина, Сагайдачный добавил: — Не сомневайтесь, я сам видел. Газета разорвалась, а так ключ, отвертка, плоскогубцы.

— Вы еще долго оставались у киоска?

— Я же говорил: следом за Геннадием ушел.

— В мастерскую не заглядывали случайно? — как можно безразличнее спросил Скаргин.

— Не любопытен, как некоторые, — с удовольствием пояснил Сагайдачный.

— Но вы видели, как туда вошел Прус, а как выходил — не видели.

— Ну и что? Он тысячу раз за день заходил и выходил. Не все же мне примечать.

— Тысячу раз за день? Может быть, он и седьмого приходил несколько раз?

— Не скажу, — мотнул головой киоскер.

— Почему? — удивился Скаргин.

— Не уверен, потому и не скажу.

— С вами не соскучишься, — сказал Скаргин. — Выходит, мы будем искать преступника, а вы наблюдать и сокрушаться, что долго ищем? Как же вести следствие, если вы умалчиваете половину из того, что знаете, а, Сагайдачный?

Киоскер шмыгнул носом, бросил исподлобья колючий взгляд.

— Так сколько раз приходил Прус седьмого января?

— Не знаю, — неуверенно огрызнулся Сагайдачный.

— А все-таки?

Киоскер промолчал.

— Вам кажется, что Прус приходил седьмого еще раз, так?

— В том-то и дело, что и так и не так. Не уверен я. Может, то седьмого было, а может, и раньше.

— Четвертого?

— Нет, только не четвертого. С третьего по пятое я болел и на работу не выходил. Прус приходил днем или седьмого, или шестого января. А вот точно сказать не могу.

— Почему не говорили об этом раньше?

— Будто не знаете?

— Почему?

— Что ж говорить, если сам точно не знаю, когда это было?

— И бюллетень во время болезни не брали, — догадался Скаргин.

— Не брал, — признался Сагайдачный. — План все равно выполнил.

— Давайте подведем итог, — сказал Скаргин. — Я вас понял так: шестого или седьмого января Прус приходил в мастерскую к Фролову дважды — днем и вечером.

— Вроде так.

— Точнее не помните время?

— Знаю, что обедать