Чужое сердце - Джоди Пиколт

– Святой Варваре вырезали глаза. А ты знала, что у людей с больным сердцем есть свой покровитель? Божественный Иоанн.

– Вопрос, скорее, в том, откуда ты об этом знаешь.

– Откуда-откуда! Прочитала. Ты же мне разрешаешь только читать. – Она снова привстала, опершись на груду подушек. – Святым, наверное, можно играть в софтбол…

– Девочкам с пересаженным сердцем тоже можно.

Но Клэр меня уже не слушала. Она знала, как иллюзорна надежда, – убедилась на моем примере. Она снова посмотрела на часы.

– Думаю, я стану святой, – сказала она, как будто сама могла решать подобные вопросы. – Тогда обо мне не забудут после смерти.

Похороны офицера полиции всегда завораживают. На них съезжаются полицейские, пожарные и чиновники из всех городов штата, а порой и из-за его пределов. Впереди катафалка обычно движется кортеж патрульных машин, затапливая шоссе подобно лавине.

Мне понадобилось немало времени, чтобы вспомнить похороны Курта, ведь я тогда, стремясь забыть о случившемся, работала с небывалым рвением. Начальник полиции, Айви, сопровождал меня на церемонию. Улицы Линли запрудили люди с самодельными плакатами, на которых было написано нечто вроде «Служить и защищать» или «Последняя жертва». Стояло жаркое лето, и асфальт проседал под каблуками моих туфель. Меня окружали полицейские, работавшие вместе с Куртом, и сотни других, сливавшиеся в целое море синего цвета. У меня болела спина, а ноги опухли в неудобной обуви. Я поймала себя на том, что уже очень долго не отрываясь смотрю на куст сирени, дрожащий на ветру. Лепестки дождем осыпались с его ветвей.

Начальник полиции договорился, чтобы на погребении дали салют из двадцати одного орудия. Когда залпы отгремели, над фиолетовыми горами в отдалении взмыли пять реактивных самолетов. Они взрезали небо параллельными линиями, а потом, когда они летели уже у нас над головами, один из них – с правого края – откололся, точно щепка, и направился на восток.

Когда священник договорил (я пропустила его речь мимо ушей: что нового он мог сообщить мне о Курте?), из ближнего ряда вышли Робби и Вик. Это были лучшие друзья Курта в отделе. Как и все полицейские Линли, они прикрыли свои значки траурными лентами. Взявшись за край, они начали сворачивать флаг, закрывавший гроб Курта. Их руки в перчатках двигались так быстро, что я вспомнила Микки Мауса, Дональда Дака и других мультипликационных героев с громадными белыми кистями. Робби же вручил мне матерчатый треугольник, за который я могла держаться и который призван был заменить мне мужа.

Из раций всех полицейских донесся голос диспетчера: «Внимание всем постам! Прощальный вызов офицера Курта Нилона, номер 144. 144, ответьте Уэст-Мэйн, 360, последнее задание. – Это был адрес кладбища. – Вы отошли в лучший мир. Мы никогда вас не забудем. 144, 10-7». Это был код, означающий конец смены.

Потом, как мне говорили, я подошла к гробу Курта. Крышка была до того гладко отполирована, что я могла видеть собственное отражение. Я не смогла узнать свое осунувшееся лицо. Гроб изготовили на заказ, он был шире обычного, чтобы там поместилась и Элизабет.

В семь лет она по-прежнему боялась темноты. Курт обычно ложился рядом, напоминая слона в окружении розовых подушек и атласных покрывал, и не вставал, пока она не уснет. Затем на цыпочках выходил из комнаты и гасил свет. Иногда она с визгом просыпалась среди ночи. «Ты выключила свет!» – рыдала она мне в плечо, как будто я разбила ей сердце.

Распорядитель похорон позволил мне взглянуть на них. Курт крепко держал мою дочь в объятьях, Элизабет склонила голову ему на грудь. Они выглядели точно так же, как в те ночи, когда Курт засыпал, не дождавшись, пока уснет Элизабет. Мне бы хотелось так выглядеть: такой спокойной, умиротворенной, безмятежной, словно озеро, чью гладь не потревожил ни один камень. Меня должен был утешать тот факт, что они вечно будут вместе. Это должно было стать компенсацией за невозможность последовать за ними.

«Береги ее, – прошептала я Курту и послала воздушный поцелуй, упершийся в лакированную древесину. – Береги мою девочку».

И в этот миг, будто повинуясь моему зову, Клэр шевельнулась внутри меня. Легкое дуновение это, подобное взмаху крыльев мотылька, напомнило мне, зачем я продолжаю жить.

Когда-то давно я молилась святым. Больше всего мне нравились скромные начала их жизней. Они ведь некогда были людьми из плоти и крови, а значит, обрели святость недоступным Иисусу путем. Они понимали, каково это, когда твои надежды разбиваются в прах, клятвы попираются, а чувства оказываются уязвлены. Любимицей моей была Святая Тереза, верившая, что ты можешь быть самым обычным человеком, но великая сила любви способна перенести тебя на другой берег. Впрочем, все это было давно. А жизнь, она ведь любит бесцеремонно ткнуть тебя носом в твои же заблуждения. Именно тогда, когда я возжелала себе смерти, у меня родился ребенок, обреченный бороться за жизнь.

За последний месяц аритмия Клэр усилилась. АИКД срабатывал по шесть раз на день. Мне сказали, что она всякий раз чувствует ток, проходящий сквозь ее тело. Сердце возобновляло работу, но сопровождался этот процесс адской болью. Раз в месяц – и ты живешь в постоянной депрессии; раз в день – и ты повреждаешься умом. А теперь представьте частоту Клэр.

Существовали специальные группы для взрослых людей, живущих с АИКД. Там рассказывали о больных, что предпочли смертельный риск постоянному ожиданию электрошока. На той неделе я застала Клэр за чтением «Книги рекордов Гиннесса». «В Роя Салливана молния попадала семь раз за тридцать шесть лет, – сказала она. – В конце концов, он совершил самоубийство. – Она подняла футболку и посмотрела на шрам, пересекавший ее грудь. – Мама, – взмолилась она, – пусть они выключат эту штуку».

Я не знала, как долго смогу еще убеждать Клэр не покидать меня, если ей придется жить так.

Когда дверь в палату открылась, мы одновременно повернули головы. Мы ожидали увидеть медсестру, но это оказался доктор By. Он сел на край кровати и заговорил с Клэр, как будто она была моей ровесницей, а не одиннадцатилетним ребенком.

– С сердцем, которое мы планировали пересадить тебе, возникли проблемы. Врачи сами этого не знали, пока не вскрыли его… Правый желудочек оказался расширенным. И если он не функционирует сейчас, то, скорее всего, не начнет и после операции.

– Значит… Я не получу его? – спросила Клэр.

– Нет. Когда я дам тебе новое сердце, это будет самое здоровое сердце на свете, – заверил врач.

Я окаменела.

– Я не… Я не понимаю.

– Мне очень жаль, Джун. Но сегодня ничего не изменится.

– Но может пройти еще много лет, прежде чем вы найдете другого донора! – сказала я. Я не стала договаривать, потому что знала: By и так все услышал. «Клэр не проживет так долго».

– Будем надеяться на лучшее.

Когда за ним закрылась дверь, мы обе просидели несколько минут в изумленном молчании. Неужели это я виновата? Неужели страх, с которым я безуспешно боролась, страх, что Клэр не перенесет операцию, каким-то образом просочился в реальность?