Решительный и правый - Александр Антонович Поляков

ближе к делу», — не раз прерывал его пространные излияния Зявкин. Но Невзорова как будто прорвало:

— Да, был студентом, сблизился с анархистами. Потом понравились эсеры. С ними было выгоднее. Вместе «экспроприировали» буржуазию, себя тоже не обижали.

Спекулировали ценностями, завели постоянную клиентуру из деловых людей. После большевистского переворота подался за границу, промотался вконец, решил повеситься, — продолжал Невзоров. — Нашлись добрые люди, помогли: хорошее дело нашли. Заработал я на нем неплохо, только вскоре пришлось бежать... Потянуло к своим, в Россию. Здесь, в Ростове, сошелся с кое-какими нужными людьми, получил кличку «Мудрый». Однако к этому времени я страшно и физически и морально устал. Надоело невероятно. Решил, как говорят воры, «завязать». Но прежде надо было достать солидную сумму денег. А потом в Париж, чтобы стать тихим хозяином какого-нибудь не очень тихого заведения...

Меня задержал какой-то чекист, мальчишка. Я предложил ему половину того, что было со мной, — целое состояние. Он чуть не застрелил меня. Тогда я впервые понял, что Запад уже не сможет ничем помочь нам, — в мире произошли необратимые изменения.

— Хорошо, что вы поняли это, — сказал Зявкин. — Мы еще продолжим наш разговор.

— Зачем? Ведь я уже все вам рассказал.

— Следствие по вашему делу мы быстро закончим. Для меня почти все ясно. Но вам самому еще многое нужно понять, Невзоров! А как вы узнали о транспортировке чемоданов? — спросил Зявкин.

— Ну опыт у меня есть, недаром грабители называли Мудрым. Связанные с нами люди сигнализировали об этом, — коротко ответил Невзоров.

Признания Невзорова, сведения, которые он сообщил чекистам, адреса преступников — все это подтвердилось уже через несколько дней. С помощью Мудрого был арестован его «шеф» — особо опасный бандит Медик.

Чекисты убедились, что в известных обстоятельствах Невзоров не предаст и тут на него вполне можно положиться. Более того, в операции «Медик» он проявил себя отличным конспиратором, человеком умным, с хорошей выдержкой.

И именно Невзоров, знавший Марантиди по прежним «делам», должен был, по мнению Зявкина, помочь чекистам в разоблачении владельца «Медведя». Но сотрудники ГПУ еще не знали, да и не могли знать, что Марантиди совсем не тот, за кого они его принимают.

«Добровольный» взнос Бена Иегуды

Бен Иегуда был задержан как перекупщик валюты. Признавая справедливость предъявленного ему обвинения, он упорно отказывался сдать золото, спрятанное в надежном тайнике.

— Я бы на вашем месте согласился, — увещевающе, бархатным «адвокатским» голосом сказал ему Гуровский, когда они снова встретились в кабинете Пономарева. — Я вот согласился и — видите — свободен не только духом, но и телом: сегодня буду дома. Напрасно упорствуете, батенька, совсем напрасно!..

— Оставьте меня в покое... — Бен Иегуда посмотрел поверх головы Гуровского: было похоже, будто он глядит сквозь темные очки, за которыми трудно уловить осмысленное выражение. — У меня ничего нет. Меня ограбили... О-о! — Он закрыл глаза и начал медленно покачиваться, что-то невнятно бормоча.

— Ну, вот это, батенька, уже ни к чему, — резко осадил его Гуровский. — Зачем тратить зря драгоценное время? Добродетельные библейские пророки предпочитают не вмешиваться в дела обыкновенных валютчиков. Перестаньте заклинать бога и внимательно слушайте. Свое золото вы взяли еще до ограбления банка.

— Я не говорил вам этого! — быстро сказал Бен Иегуда.

— И тем не менее это так. Я отлично знаком с вашими делами. Вы не могли бы вести их, не располагая крупным золотым запасом. Давайте по порядку... — Гуровский покосился на Пономарева, это была его фраза.

Когда он обстоятельно перечислил все сделки, совершенные раввином в последнее время, Бен Иегуда открыл глаза.

— Хорошо, я отдам последнее, — пробормотал он сдавленным голосом, — хорошо, я останусь нищим...

— Я думаю, до этого дело не дойдет, — благодушно улыбнулся Гуровский. — Зато городские власти, безусловно, оценят добровольный характер нашего с вами взноса. Как-никак мы первые ласточки.

— Первые и последние. Над нами будут смеяться все деловые люди Ростова!

— Вряд ли, батенька, очень сомневаюсь. У них останется один-единственный разумный выход — последовать нашему примеру.

Бен Иегуда снова зло сверкнул на Гуровского своими глазами-колодцами.

* * *

Когда Пономарев доложил Зявкину о «добровольном» взносе Бена Иегуды, лицо Федора Михайловича вдруг посерело, стало каким-то отрешенным, непроницаемым. «Может, я сделал что не так, — с тревогой подумал Николай, — черт их разберет, этих спекулянтов и нэпманов!»

Но пауза длилась недолго. Федор Михайлович привстал из-за стола и, окинув Пономарева посветлевшим взглядом, сказал:

— Вот так-то, Николай, еще один «доброволец» понял, что с Советской властью шутки плохи. Народ только-только начинает оправляться от голода, жизнь входит в мирное, созидательное русло, а они готовы напакостить как угодно, лишь бы сорвать куш побольше!.. Не будет этого, так ведь, товарищ Пономарев? — перешел Зявкин на строгий, официальный тон.

— Так точно, не будет! — отчеканил Пономарев.

— Ну а теперь иди. Да, вызови ко мне Полонского, надо нам с ним кое о чем потолковать.

Секретарь Зявкина попросил Сашу немного подождать: «Федор Михайлович говорит по прямому с Москвой, скоро освободится». Полонский присел на стул и стал в который уж раз рассматривать огромный плакат: на нем был изображен иссохший от голода старик с поднятыми вверх руками и отчаянным призывом на потрескавшихся от жажды губах: «Помоги голодающим Поволжья!»

Рядом висело так же хорошо знакомое воззвание ВЦИК к гражданам России. Вырезка из газеты была тщательно наклеена на картон, местами она уже пожелтела от солнца, и прочитать на расстоянии текст воззвания было невозможно. Но Саша и без того знал его почти наизусть. Особенно вот эти строки, подчеркнутые кем-то красным карандашом: «И вы, крестьяне, и прочие граждане пострадавших губерний, знайте, что не будет ни одного честного гражданина Советской республики, который не будет думать о вашей беде и не будет работать для борьбы с нею! Укрепите ваши Советы и селькомы на местах, объединяйтесь в кооперативах и в производственных артелях, чтобы Советской власти легче было вместе с вами, организованными, одолеть вашу беду». Помогал ли он одолевать эту беду? В чем состоит его, Полонского, вклад в общенародную борьбу за социализм? Разруха, голод, спекуляция и саботаж — все это явления одного порядка, и вы, чекисты, разоблачая саботажников, валютчиков, иностранную и белогвардейскую разведку, занимающуюся подготовкой «взрыва Советов изнутри», идете в одной шеренге с трудовым народом, со строителями новой жизни, не раз говорил Федор