Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века - Робер Мюшембле

Маргарита Наваррская — единственная писательница той эпохи. Ее многочисленные собратья-мужчины пишут в манере, свойственной их полу. Часто они стараются рассмешить читателя. Излишне уточнять, что им и читателям представляется смешным одно и то же. Это, среди прочего, любовные приключения, ненасытный сексуальный пыл женщин, прожорливые и похотливые служители церкви, а также «веселые материи». Использование этой темы в качестве источника смеха не новость, ее вовсю эксплуатировали авторы средневековых фарсов. Принципиально ново в эпоху Возрождения нарастающее напряжение между повсеместным присутствием этих «веселых материй» в повседневной жизни и постепенный отказ от разговоров на тему всего, что «ниже пояса». У писателей-мужчин — например, Рабле — зубоскальство на эту тему достигает гигантского размаха: при помощи смеха они борются против стирания традиций агрессивной маскулинности. Писатели защищают субстанции и запахи, глубинно связанные с мужской сексуальностью. Скатологические и гривуазные ритуалы из их молодости, вне зависимости от социального происхождения, приучили их к крепким словам, которые они потом использовали в своих текстах и таким образом передавали следующим поколениям. Тем не менее, чувствуя происходящие изменения, все неприличие они все чаще вкладывают в уста представителей городских и особенно деревенских низов: так можно продолжать развлекаться, не навлекая на себя излишнего гнева строгих моралистов и честных женщин, от которых приличия требуют скрывать свои удовольствия.

Первый писатель XVI века Филипп де Виньоль (1471–1528) пишет свои «новеллы» в Метце, городе, который в ту пору не подчинялся французским властям. Герои этого типичного буржуа, торговца сукном, который знает цену деньгам, — горожане и крестьяне окрестных деревень. Женщин он описывает достаточно уважительно, потому что они ведут дом, много работают, дают дельные советы мужьям. Часто на страницах его книг женщинам приходится страдать от сексуальных домогательств. Относятся ли они к этому так же легко, как супруг простушки, которая согласилась на секс с кюре, полагая, что это обязательная часть натурального налога в пользу Церкви? Ее муж пригласил священника к ним на обед и в отместку, в качестве наказания, с ликованием дал ему выпить мочи своей жены, сказав следующее: «Это прекрасное белое вино с виноградника, с которого вы получили десятину». Впрочем, автор весьма увлечен скатологическими шутками, которые составляют главную часть десятков его историй. Город Метц очень грязный, как только стемнеет, улицы его превращаются в отхожие места. Экскременты становятся предметом шуток, которые в наши дни вызывают скорее смущение, нежели взрывы хохота. Так, один крестьянин, решив отомстить слуге, испражняется в его шапку. Реакция товарищей, когда тот надел ее себе на голову, указывает все же на отвращение, вызываемое запахом: «Фи, фи! Черт подери, фи! Что, черт возьми, так воняет? — Я полагаю, что вы обделались». В другой истории высмеивается деликатность нравов одного дворянина, попавшего в неловкое положение. Будучи одержим чистотой и не желая запачкать рук, он требует, чтобы стаканы всегда были вымыты. Если кто-то посторонний коснется его двери, он требует, чтобы она была немедленно вычищена. И вот случилось несчастье — он коснулся пальцем собственного кала. В смятении он решает отрубить этот палец. И так как это оказалось больно, он взял его в рот[98].

Напрашиваются два вывода. Первый — что в те времена уже существовали новые нормы приличия и чистоты, хотя они и могли еще восприниматься как оригинальная шутка. Второй вывод помогает понять механизм телесной нечистоты и самозаражения: экскременты становятся грязью, лишь когда они выходят из тела, как видим из безумной реакции дворянина, готового отрубить себе палец, ставший для него отвратительным[99]. С их помощью можно также посягать на чужую территорию — как, например, в случае с шапкой слуги, где очутились экскременты человека, желавшего отомстить. В высшей степени изящен триумф рогоносца, подавшего распутному священнику мочи своей жены в качестве вина. Чтобы вызвать смех тогдашней публики, нужно, чтобы любовник был унижен, проглотив нечто вышедшее из тела женщины, которой он обладал.

К середине XVI века писателей становится все больше. Помимо историй Маргариты Наваррской, любители словесности могли читать произведения Бонавентюра Деперье, ее слуги и секретаря. Его шутки — шутки гуманиста эпикурейского толка — более изящны и легки, в них редко встречаются намеки на неприятные запахи и т. п. Самое большее, что он себе позволяет, это отсутствие вкуса. Молодую вдову целуют «по-итальянски», что тогда было во Франции в новинку, уточняет писатель. Узнав, что на Апеннинском полуострове так целуются только проститутки, вдова подает в суд на обидчика. Обвиненный в том, что сунул язык в рот дамы, ответчик вызывает хохот судей своим восклицанием: «Но зачем же она открыла рот, дура такая?» В результате каждая из сторон осталась при своем. Развеселившись, судьи добавили условие: в следующий раз дама должна будет во время поцелуя сжать челюсти[100].

Другие авторы продолжают скатологическую и ольфактивную линию. В опубликованных около 1555 года «Диалогах» сельского дворянина Жака Таюро много намеков на неприятные запахи: например, от толстого слуги «несет козлом» или же упоминается некий бесстыдник, который снимает обувь, «погружая компанию в сладкий и исключительно полезный аромат своих ног». Как и Филипп де Виньоль, Таюро проповедует превосходство высших слоев общества над низшими, над народом, «этими дурнями, неотесанными ветропрахами». Такого же мнения придерживается и анонимный автор «Авантюрных сказок» (1555). Он высмеивает крестьян за их невежество, неумение себя вести и в первую очередь за исходящий от них запах. Тридцать восьмая сказка рассказывает необычную историю любви богатого деревенского парня и дочери благородного работящего землевладельца. Барышня дарит своему другу надушенные перчатки. Он же, «привыкший лишь к запаху свиней», носит их не снимая, в том числе когда чистит хлев. Он говорит, что любит свою суженую «даже больше, чем лучшую из своих коров»[101].

В последней трети XVI века появляется множество произведений подобного типа — как если бы речь шла о предотвращении ужасных религиозных войн. Можно назвать сочинения Жака Ивера (1572), Этьена Табуро (1572? и 1588), Антуана дю Вердье (1577), Филиппа д’Алькриппа (ок. 1579), Бениня Пуассено (1583, 1586), Никола де Шольера (1585, 1587), Ноэля дю Файля (1585), Бенуа дю Тронси (1594), Гийома Буше (1584, 1597, 1598). Они продолжают раблезианскую традицию репрезентации тела и «веселых» материй. Один из самых известных писателей этого ряда — Ноэль дю Файль, землевладелец, адвокат, советник парламента Бретани. Серьезность профессии не мешает ему придать смаку «Историям и речам Этрапеля», опубликованным в Ренне в 1585 году. Файль предлагает любопытную ольфактивную комбинацию: видя, как некий поклонник ухаживает за барышней и дарит ей фиалку, его конкурент, не обладающим таким красноречием, производит для нее «пирамидальный шедевр», в который всовывает фиалку, а всю композицию накрывает шапкой. Знал ли автор, что фиалка оставляет лишь мимолетный аромат и что извлечь экстракт из этого цветка, чтобы сделать духи, очень трудно? Дижонец Табуро, судья по профессии, также усеивает страницы сочинений пряными шутками. Например, девиз его героя Голара, выведенного полным идиотом, таков: «От одного к другому». Этот девиз размещен над двумя гравюрами, на первой из которых изображена печь, в которой пекут хлеб, а на второй — уборная. Так же обстоят дела в «Забавном сборнике документов Бредена-рогоносца», опубликованном в 1594 году Бенуа дю Тронси, секретарем дипломатической миссии в Лионе. Будучи сельским нотариусом, он создает текст из тридцати пяти типовых контрактов, составленных в абсурдной манере, в которых полно шуток на сексуальные темы, а также об экскрементах людей и животных[102]. Из пятидесяти историй «Дижонских хижин», изданных в 1588 году Этьеном Табуро под вымышленным именем, в десяти комическим мотивом служит секс, в двенадцати — выпускание газов, в одиннадцати — дефекация и в двух — мочеиспускание. В сорок первой истории рассказывается о деревенском увальне, который против собственного желания соревнуется в красноречии с ученой дочерью дворянина, в качестве приза — рука девицы. Он ее просит поджарить яичницу на ужин, она восклицает: «Дерьмо!» Тут он протягивает ей свою шапку, куда наделал незадолго до того. «Вот, барышня». Девица теряет дар речи. Парень получает право жениться на ней[103].