Я тебя куплю - Лея Кейн

тебя наверняка.

Да уж, этой дамочке не помешало бы поднять самооценку!

— Похоже, у нее была скучная личная жизнь до знакомства с Глебом, раз она вцепилась в него.

— Нас это не касается, — коротко отвечает Камиль и начинает колотить мешок, играя каждой мышцей своего натренированного тела.

Я стараюсь не смотреть на него, но взгляд так и липнет к крепкому смуглому телу, постепенно покрывающемуся блестящей пленкой. С ним опасно иметь дело. Он всегда наготове.

— Дыру прожжешь, — фыркает он мне через плечо, и я отвожу взгляд в сторону.

Глупо вышло. Надо следить за собой, а то выгляжу дешево.

Ухожу на кухню, чтобы приготовить завтрак, но не знаю, за что хвататься. Это же настоящая помойка! В шкафах ни одной чистой тарелки, холодильник забит просроченными полуфабрикатами, плита заляпана, а по всему полу кошачий корм. Тут уборки на неделю, но если сейчас наведу порядок, то Камиль совсем оборзеет. Закончится все тем, что я даже туфли ему чистить буду. Ну на фиг! Сам свинячит, пусть сам и убирает!

— Я голодная, — заявляю я, вернувшись в комнату. — Пошли четвертые сутки, как я в твоем рабстве, а я до сих пор нормально не ела.

Камиль оставляет мешок в покое и разматывает с кистей бинты.

— Что ты предлагаешь?

— Давай хотя бы пиццу закажем, — развожу я руками.

— Как к татарской кухне относишься?

— Это типа «чак-чак» и все такое? Мне без разницы, лишь бы поесть.

Кивнув, Камиль велит:

— Собирайся, — а сам уходит в ванную.

Как всегда! Относится ко мне, как к собачке дрессированной.

Пока он принимает душ, я сушу волосы купленным вчера феном, одеваюсь в укороченные брюки и рубашку и рисую свое новое лицо. Отражение даже чуточку пугает. Поставь рядом меня прошлую и сегодняшнюю — родная мать не узнает. Камиль прав, мне надо быть уверенней. Мы с Адель никогда не встречались лично. Она знает меня по одной фотографии, сделанной в обычный день, и вряд ли сильно всматривалась. Ревность и без того сводит ее с ума. Любоваться любовницей мужа — верный шаг к безумству.

— Подай мне вещи! — приказывает Камиль, приоткрыв дверь. — В комоде.

— Конечно, господин. Сию минуту, господин, — ворчу я, выдвигая ящик, в котором аккуратно сложены чистые футболки и джинсы. Этот комод будто попал сюда из другого мира. От одежды пахнет свежестью и новизной. — Что именно?

— Без разницы.

А зачем я вообще спрашиваю? Тут все футболки черные и серые, а джинсы и вовсе только черные. Беру первое, что под руку попалось, и просовываю в щель.

Дверь захлопывается без слов благодарности. Вздохнув, возвращаюсь к комоду и замечаю что-то яркое в углу ящика. Отодвигаю одежду, под которой оказывается детская погремушка. Одна-единственная мелкая деталь, но сколько мыслей сбивает в кучу! Я не решаюсь притрагиваться к игрушке, задвигаю ящик и оставшееся время стою, опершись о комод.

Сколько мужчин подозревает у девушки беременность, едва у нее случается тошнота? До Камиля я таких не встречала. У одной подруги парень даже не верил в ее беременность, пока у нее не начал расти живот.

Скольких бездетных холостяков задевает женское сомнение в их отцовских способностях? Да нынешние папаши рады бы повернуть время вспять и вновь стать одинокими и свободными.

Что-то в Камиле не так. Есть у него тайна, которая, возможно, и превратила его в камень. И я очень надеюсь, что ему не пришлось пережить смерть своего ребенка. Такое врагу не пожелаешь.

Он щелкает пальцами у меня над ухом.

— Ты привидение увидела? Идем!

По пути к машине Камиль созванивается с каким-то знакомым и просит, чтобы для нас накрыли стол по высшему разряду. А потом всю дорогу бросает на меня беглый взгляд. Ему непривычно мое молчание, а мне нечего сказать. В голове каша. Вдруг Камиль вовсе не такой, каким хочет казаться? Он же не убил меня. Про горничную мог солгать, чтобы запугать. А пистолет для самозащиты носит. И он вовсе не жадный, не знаю, с чего Римма обвинила его в мелочности. Он уже потратил на меня три моих месячных заработка. Сейчас в ресторане еще один оставит, судя по тому, как ломится стол.

— Здравствуй, сынок! — Низкого роста полноватый мужчина обнимает Камиля, хлопая по спине. — Как я рад тебя видеть! Азу только приготовили. Горячее, как солнце! — Он всплескивает руками, приглашая нас за стол.

— Дядя Наиль, это Настя, — представляет меня Камиль, и я растерянно улыбаюсь мужчине.

— Худенькая какая! Приходи, дочка, к нам каждый день. Станешь румяная, как кубите!

Без понятия, с чем он меня сравнил, но звучит аппетитно. Дядя Наиль выдвигает для меня стул и гостеприимно берет мой плащ.

— Ну, не буду вам мешать. Приятного аппетита.

— Офигеть! Это все нам? — Я обвожу стол ошалелым взглядом, а слюнки так и текут.

— Нам-нам. — Камиль берет влажные полотенца и одно протягивает мне. — Ешь. Дядя Наиль прав, худая как щепка.

Если сейчас он припомнит Олега и спросит, неужели тот меня не кормил, то испоганит все настроение. Но нет, молчит.

Я вытираю руки, снова смотрю на стол и не знаю, с чего начать. Камиль это замечает и протягивает мне лепешку.

— Попробуй азу. У дяди Наиля оно лучшее в городе.

— А ты почитатель традиционной кухни, — улыбаюсь я.

— Отец хорошо готовил. До сих пор помню запах его беляшей. Они с дядей Наилем ларек держали. Мама почти не готовила. Была главным трансфузиологом. Как ты понимаешь из медицинской практики, пропадала в больнице днем и ночью. А когда умерла, отец не справился. От цветущего, сияющего повара Захира ничего не осталось. Сначала бросил работу, а потом и меня.

У меня сердце сжимается от его слов. Впервые Камиль говорит так спокойно, искренне, неподдельно, даже с ностальгической полуулыбкой. Называет Захира не папашей, как в прошлый раз, а отцом. Сочувствует ему.

— То есть твоя мама была врачом?

Он поднимает взгляд, полный усталости, и коротко кивает. А я, кажется, подбираю первые подходящие друг к другу детали паззла. Он не убил меня, потому что я тоже медик. Камиль из памяти к святому делу мамы не посмел бы сделать это.

Я делаю глоток чая и спрашиваю:

— Как звали твою маму?

Сминая салфетку, он не спешит с ответом. Больно.

— Ладно, можешь не говорить. Извини…

— Настя, — обрывает он меня. — Ее звали Настя.

Глава 15. Тройняшки

Камиль

Медсестричка сыта моими откровениями, но все же я поясняю ей:

— Не обольщайся. Я назвал тебя Настей, чтобы защитить от самого себя.

— Не сомневаюсь, — пищит она, опуская