Призрак в лунном свете - Говард Филлипс Лавкрафт

Когда люди из мастерской Крукера отбыли, Чарльз перенес все бумаги в кабинет и сел прямо напротив портрета. Его взгляд лихорадочно метался от шифра к образу пращура, взыскательно глядевшего на него из пучины веков. Казалось, юноша сумел отыскать некое волшебное зерцало, состарившее его истинный облик.

Родители Варда, вспоминая поведение сына в тот период, говорили о том, как в нем проявлялась отсутствовавшая раньше скрытность. От слуг он редко прятал разбираемые бумаги, совершенно справедливо полагая, что те все равно не сличат причудливую архаику писаний Карвена. С родителями же он вел себя не в пример осторожнее; и если только рукопись не была шифром или просто массой загадочных символов и неизвестных иероглифов (как, например, «Тому, кто останется…»), он закрывал ее какой-нибудь невинной бумагой до тех пор, пока посетитель не уходил. По ночам он держал документы под замком в своем старинном шкафу, куда также клал их всякий раз, когда выходил из комнаты. Вскоре он возобновил свои регулярные занятия и привычки, за исключением того, что его долгие прогулки, как и ряд иных внешних интересов, казалось, сошли на нет. Начало выпускного года в школе принесло Варду непомерную скуку, и он стал часто заявлять о своей решимости никогда не связываться с колледжем или университетом, уверяя, что ему предстоят важные исследования, дающие больше возможностей к философскому познанию, чем любой из сущих в мире храмов науки.

Очевидно, лишь тот, кто с самых юных лет отличался склонностью к одиночеству, прилежанием и любовью к наукам, мог столь долгое время преследовать столь странную цель, не вызывая удивления окружающих. Вард же был прирожденным ученым-отшельником, потому отец и мать не столько удивлялись, сколько сожалели о его строгом целибате и скрытности. Однако и они сочли необычным тот факт, что он не продемонстрировал ни единого фрагмента найденного им сокровища, утаивая всякое заполученное знание. Ореол тайны Чарльз объяснял своим желанием подождать до тех пор, пока не наметится возможность представить свое открытие как нечто целостное, но проходящие неделя за неделей не несли ничего нового. Меж сыном и родителями росла стена недоверия, прочный фундамент коей заложило явное неприятие алхимических интересов зловещего предка Чарльза, постоянно выказываемое миссис Вард.

В октябре юноша снова начал посещать библиотеки, но его больше не интересовала старина, как раньше. Теперь он с головой ушел в изучение колдовства и магии, оккультных наук и демонолатрии. Когда источники в Провиденсе оскудевали, он отправлялся на поезде в Бостон или Нью-Йорк и черпал из сокровищниц большой библиотеки Копли-сквера, книгохранилища Уайднера в Гарварде и научной Читальни Сиона в Бруклине, предоставлявшей исследователям редкие толкования библейских текстов. Кроме того, Вард не скупился на новые книги, и вскоре установил в кабинете дополнительные стеллажи для оккультных дисциплин. Во время рождественских каникул он предпринял ряд поездок в другие города, включая Салем, где изучал архивы института Эссекса.

Примерно с середины января 1920 года поведение Варда ознаменовалось явственным ликованием; и снова — никаких объяснений. Родители заметили, что он больше не работает над шифром Хатчинсона, тратя все время на химические и генеалогические опыты, приспособив пустующую комнату в мансарде для первых и исследуя всю доступную демографическую статистику Провиденса ради вторых. Местные аптекари предоставили весьма любопытные, но особо ничего не объясняющие списки химикатов и инструментов, которые он закупал; но клерки в городской управе, ратуше и разных библиотеках сходятся во мнении относительно предмета его второго интереса. Вард напряженно и лихорадочно искал могилу Джозефа Карвена, с чьей надгробной плиты старшее поколение мудро стерло имя.

Постепенно в семье Вардов росло убеждение, что с сыном творится неладное. Интересы Чарльза и ранее незначительно менялись, но новообретенные скрытность и самоотречение казались нехарактерными даже для него. К школьным делам он относился с пренебрежением — хоть ни один экзамен им провален не был, ни от кого не утаилось, что от былой его прилежности осталась лишь тень. Теперь у него были другие заботы; а когда он не находился в своей новой лаборатории с десятком устаревших алхимических книг, его можно было застать либо за изучением старых погребальных записей в городе, либо за фолиантами оккультных знаний в кабинете, где поразительно — казалось, все больше и больше! — идентичный его собственному лик Джозефа Карвена покровительственно взирал на него с панели на северной стене.

В конце марта Вард стал не просто изучать кладбищенские архивы, но и бродить по различным древним погостам Провиденса. Позже, благодаря чиновникам мэрии, выяснилось, что он, вероятно, нашел в архивах нечто, позволявшее обнаружить, где покоится прах его предка. Кроме могилы Карвена его почему-то интересовало место погребения некой Натали Филд. Причина выяснилась, когда в бумагах юноши нашли копию краткой записи о похоронах алхимика, чудом избежавшую уничтожения, где сообщалось, что таинственный свинцовый гроб закопали «…на десять футов южнее и пятью футами западнее могилы Натали Филд в…». Здесь предложение обрывалось; несохранившееся название кладбища существенно осложняло поиски, а захоронение Филд поначалу казалось такой же неуловимой химерой, как и последний покой самого Карвена. Однако в случае с Филд не имел места всеобщий обет молчания — без сомнения, рано или поздно ее могила найдется, пусть даже и все записи утрачены. Отсюда и скитания Чарльза по городским кладбищам; он обошел стороной лишь то, что при церкви святого Иоанна, бывшей Королевской, и не осматривал старинные могилы конгрегационалистов у Свон-пойнт — так как из единственной записи, что пылилась в архиве, узнал, что Натали Филд, преставившаяся в 1729 году, при жизни была баптисткой.

4

В мае, ознакомившись со сведениями о Карвене, которые Чарльз сообщил родителям до того, как окружил свои изыскания такой тайной, доктор Уиллет по просьбе Варда-старшего поговорил с молодым человеком. Беседа не принесла явной пользы, не привела к ощутимым последствиям — доктор убедился, что Чарльз полностью владеет собой и просто поглощен делами, которые почитает важными; но она по меньшей мере заставила юношу дать в меру рациональные объяснения своим поступкам. Вард-младший, принадлежащий к типу сухих бесстрастных людей, коих не так-то просто смутить, с готовностью согласился поведать о том, как идут поиски, однако цель их предпочел утаить. Признав, что документация предка содержит тайны науки прошлых столетий, большей частью зашифрованные, важность коих сравнима только с открытиями Бэкона или даже превосходит их, он назидательно заявил, что для всеохватного постижения значения и сути тех тайн надобно соотнести их с теориями прошлого, по большей части устаревшими или утраченными. Если же рассматривать их в свете современных научных концепций, то и смысл их, и немалая ценность окажутся непонятными. Чтобы занять достойное место в истории людской мысли, их следует представить на фоне достижений того периода, когда они возникли; именно такую задачу поставил перед собой Вард. Он стремился как можно быстрее постигнуть забытые знания и искусства древних, без коих невозможно объяснение смысла открытий Карвена, и надеялся когда-нибудь создать исчерпывающий труд о предметах, представляющих необычайный интерес для человечества, особенно для науки. Даже Эйнштейн не смог бы глубже изменить понимание сущности миропорядка, утверждал юноша.