Крест и нож - Давид Вилкерсон

— Вы не смогли бы прийти сюда завтра и рассказать то же самое другим служителям церкви? — спросил он.

Я ответил, что смогу.

Так спокойно, как и все, чем руководит Святой Дух, зародилось новое содружество. Никто из нас не сознавал тогда, какое значение это приобретет в дальнейшем.

— Где вы остановились, пастор? — спросил Ортез. — Куда мы можем сообщить вам о месте и времени собрания?

Мне пришлось признаться, что у меня не было денег даже на самый дешевый отель.

— Фактически, — сказал я, — я сплю в машине.

Лицо Ортеза выразило тревогу.

— Вы не должны этого делать, — сказал он, и, когда он перевел мои слова остальным, все согласились с ним.

— Это опасно. Опаснее, чем вы можете предположить. Вы должны остановиться у нас.

Я с благодарностью принял их предложение. Пастор Ортез познакомил меня со своей женой Делией. Меня проводили в комнату. Это была скромно обставленная комната. Впервые я спал спокойно. Я узнал, что у этой пары было только самое необходимое для жизни. Все остальное было отдано во славу Божию.

Следующее утро я провел в молитве. Я чувствовал, что это не простое совпадение, что я попал в этот дом. Я не мог себе представить, что будет дальше, но я хотел следовать указаниям Святого Духа во что бы то ни стало.

В то время, как я молился, пастор Ортез и его жена звонили по телефону. К тому времени, когда мы прибыли в церковь, там уже находились представители 65 испаноязычных обществ. Они ждали, что я им скажу.

Я понятия не имел, о чем говорить с ними, когда вышел на кафедру. Что им сказать? Зачем мне дана эта возможность? На этот раз я говорил о том, что привело меня в Нью-Йорк, о суде, о том, как за кажущимися неудачами скрывалась воля Божия.

— Скажу вам честно, я не знаю, что буду делать дальше. То, что произошло на Форт Грин, могло быть просто удачей. Я не уверен, что это можно повторить в большем масштабе.

Собрание разработало план действий, чтобы проверить то. что произошло на Форт Грин. Они решили организовать собрание для молодежи на стадионе Сант Николае Арена — месте, где проводились спортивные соревнования в Нью-Йорке. Там я получил бы возможность обратиться сразу ко многим группировкам.

Я сомневался. Во-первых, я не вполне был уверен, что массовое собрание — именно то, что нужно.

— И потом — денежный вопрос, — сказал я.

— понадобятся тысячи долларов, чтобы арендовать это место.

Суета в задних рядах. Какой-то мужчина что-то выкрикивал. Наконец, я разобрал: "Дэви, — говорил он, — все хорошо. Все будет хорошо".

Я подумал, что это, видимо, какой-то фанатик, и решил не обращать на его выкрики внимания. Но после собрания этот человек подошел ко мне и представился. Это был Бенинго Делгаро, прокурор. Он еще раз сказал, что все будет в порядке.

— Дэви, — сказал он, — вы пойдете в Сант Николае Арена, арендуете ее и будете говорить с подростками. Все будет отлично.

Я всерьез, что он немного помешан. Таких людей всегда можно встретить в церкви. Но мистер Делгаро, видя удивление на моем лице, достал из кармана увесистую пачку банковских билетов:

— У вас будут деньги, и вы будете говорить, Дэви. Я арендую этот стадион.

Он так и сделал.

Итак, мне предстояло проповедовать на молодежном собрании, которое наметили провести в июле 1958 года на Сант Николае Арена.

Моя новость поразила всех в Филипсбурге. Только Гвен молчала.

— Понимаешь, — сказала она наконец, — в это время как раз родится наш ребенок.

Об этом я не подумал. И мне стыдно было признаться в этом моей жене. Поэтому я пробормотал что-то вроде того, что ребенок родится позже. Гвен рассмеялась.

— Он родится вовремя, а ты витаешь в облаках и не узнаешь об этом, но однажды я поднесу тебе маленький конверт с малышом и ты удивишься. Ты и не вспомнишь о существовании ребенка, пока он не подойдет к тебе и не скажет: "папа".

Она была права.

Моя община в Филипсбурге была щедра не только на деньги, которыми меня снабжали на протяжении последующих двух месяцев, но и на моральную поддержку, несмотря на то, что я уделял им очень мало внимания. Я рассказывал всем о моих путешествиях в Нью-Йорке, о проблемах, которые стоят перед двенадцати-, тринадцати-, четырнадцатилетними девочками и мальчиками. Поэтому прихожане знали, что они являются участниками в осуществлении Господней воли.

Я взял отпуск так, чтобы он совпал с этим собранием, чтобы не покидать церковь надолго. Но по мере приближения собрания, я проводил все больше времени с Ортезом. Мы получали хорошую поддержку от испанских церквей. Они прислали к нам рабочих, которые разносили по Нью-Йорку афиши, в которых говорилось, что собрания будут идти целую неделю. Они готовили людей, способных оказать поддержку юношам и девушкам, пожелавшим начать новую жизнь. Они полностью взяли на себя заботу по подготовке стадиона.

Я же должен был пригласить подростков. Вначале казалось, что это очень легко сделать. Но чем ближе был день открытия собрания, тем больше я сомневался в успехе предприятия. Я ходил по улицам и разговаривал с сотнями юношей и девушек, но я никогда не представлял себе всю глубину их отчаяния. Пойти на собрания для них было очень сложным делом.

Во-первых, они боялись выйти из своего обжитого угла, боялись, что им не поздоровится, если они появятся на территории другой компании. Они так же боялись больших скоплений людей, боялись самих себя, своих предрассудков, боялись, что не сдержатся и полезут в драку.

И самое странное: они боялись, что будут плакать на собраниях. Постепенно я начал понимать, какие ужасные чувства вызывают у них слезы. Что же страшного в слезах? Я много раз спрашивал у них об этом и, наконец, понял, что слезы для них — символ слабости, мягкости, детства в ужасном мире, где царили жестокость и вероломство. Из опыта работы в церкви я знаю, какое благотворное влияние вызывают у людей слезы. Я даже полагаю, что знаком прикосновения Господа являются слезы. Когда, наконец, мы впускаем в сердце

Святой Дух, ответная реакция — слезы. Много раз я видел, как это случалось.

Душераздирающие слезы, скорее вопль, чем плач. Это происходит, когда рушится последняя преграда, и ты готов принять новую жизнь. И когда это происходит, человек полностью обновляется таким образом. Со времен Христа это и называется рождением свыше. "Должно вам родиться свыше", — сказал Иисус. Парадокс заключается в следующем: в сердце человека поселяется радость, хотя эта радость выражается слезами.

Какое чувство подсказало этим юношам и девушкам, что они заплачут, когда узнают Бога?

Я был во многих командах: у "Мятежников" и "Джи-Джи-Ай", у "Чаплинз" и "Мау-Мауз", приглашал их на собрания и везде получал один и тот же ответ:

— Ты не растрогаешь меня, пастор, ты не заставишь меня распускать нюни!