Найти в Нью-Йорке - Колин Харрисон

Свиньи, думала Цзин Ли, все они долбаные свиньи. А я тут, в Америке, помогаю им проделывать все это, и я попала в беду. Она почти ненавидела себя — хотя, конечно, она тогда сама согласилась на предложение брата и даже объяснила ему, почему она лучше всех сумеет с этим справиться. Сказала, что готова сделать это для их семьи, для родителей. И если честно, Чен здорово рисковал. Как сказали бы ее мексиканки, у него были huevos — шарики, то есть яйца. Чтобы начать проект, требовался стартовый капитал в шесть миллионов долларов, и ее брат обошел нескольких инвесторов, излагая им схему (естественно, не на бумаге), используя, в зависимости от аудитории, иносказания либо специальные термины. Так или иначе, финансирование для этого проекта удалось найти быстро. Настолько быстро, что Чен даже забеспокоился, как бы кто-нибудь другой, восхитившись идеей, не задумал реализовать ее сам — если не в Нью-Йорке, то в Лондоне, Париже или другом западном городе, где китайцы активно занимаются бизнесом.

Но что толку вздыхать о прошлом? Какая из компаний пронюхала о ее проделках? Кто прислал за ней двух мужчин и ассенизаторскую машину? Почему они заодно убили двух девушек-мексиканок? Что-то тут не клеится, подумала она. Цзин Ли видела записи телефонных переговоров «Корпсерв»: ни одна из фирм, с которыми они сотрудничали, не звонила, чтобы разорвать контракт. Никаких жалоб не поступало, при том что все доступные ей отчеты о деятельности «Корпсерв» были более-менее свежими. Кто же это сделал? За последние полгода ее фирма усердно крала информацию у восьми компаний, и она легко могла проверить текущие котировки их акций на рынке, но это бы ей почти ничего не дало. Ее брат с приятелями применяли различные стратегии к тем или иным акциям: они заключали пари, что цены, на них упадут, продавали сведения конкурентам или поставщикам компании. Могли даже использовать достоверную информацию, чтобы торговать дезинформацией. Точно она знала только одно: они предпочитали мелкие американские компании с небольшим объемом биржевых торгов: покупая или продавая их акции, нетрудно было поколебать их цену.

Комбинация с «Корпсерв» работала уже четыре года, и следовало признать, что им удалось достичь значительных успехов. Ее брат купил три больших здания в Шанхае, построил себе новый дом, приобрел в Гонконге апартаменты для новой любовницы и заказал себе ежеутренний массаж лица.

А много ли Чен дал ей взамен? Недостаточно. Хорошее жалованье — по нью-йоркским меркам. По китайским — целое состояние. Но никакой защищенности. Скорее наоборот, несмотря на то что сам он разбогател. Это ее могли судить в Соединенных Штатах, посадить в федеральную тюрьму или депортировать. Это за ней охотились те мужчины. Она понимала, что брату необходимо поскорее найти ее, поскольку вся его империя зиждилась на потоке поступавшей от нее информации. Больше никто в «Корпсерв» не знал, что делать, что искать. Больше никому нельзя было по-настоящему доверять. Чен и его инвесторы заняли выгоднейшие позиции на рынке, и предполагалось, что руки и глаза Цзин Ли постоянно будут давать пищу их умам, их деньгам. Клочок бумаги на одном краю Земли превращался в миллионы на другом ее краю. Чен не мог себе позволить потерять с ней связь, утратить контроль над «Корпсерв» или допустить, чтобы кто-нибудь проведал о ее исчезновении. Она знала: сейчас ее брат в отчаянии.

А может, она не хочет, чтобы он ее нашел. И возможно, он это поймет. Чен мог бы позвонить мистеру Лину, старому адвокату из Гонконга, который по-прежнему работает в маленькой конторе над Кэнал-стрит в Чайна-тауне, и мистер Лин придумает, как попасть в квартиру Цзин Ли и отыскать ее банковские выписки, узнать, как она пользовалась кредитной карточкой. Ну что ж, пускай они это сделают. У нее полно денег, и она… Погоди! Какой-то звук?

Она прокралась к окну, подняла раму повыше. Решится ли она выглянуть? Если кто-нибудь наблюдает снизу, он ее запросто увидит.

Она рискнула посмотреть.

Ничего.

Она глянула на свой мобильник. Ей хотелось его включить, но она знала, что делать это нельзя. Возможно, ей звонил Чен, просто чтобы узнать, возьмет ли она трубку. Да, поговорить, но главное — продолжить их вечные споры. То, что он занимался сексом с русскими и восточноевропейскими проститутками, не имело значения, но его оскорбляло, что Цзин Ли предпочитает не спать с китайцами. «Чем тебя не устраивают китайцы?» — кричал он ей. Она и сама не знала. Конкретной причины не существовало. Она признавала, что ей нравились бороды и бакенбарды американцев и немцев. Ей нравилось, что они выше и тяжелее большинства китайцев. У тебя колониальное мышление, ворчал ее брат. Оно уже лет сто сидит у тебя в мозгах. Ты что, сама не видишь? Она отвечала ему так: иди на хрен, ты не понимаешь женщин. Совершенно не понимаешь. Ей нравились некоторые американцы и европейцы, потому что они не знали ее «китайскости». Они знали, что она китаянка, и только. Когда она произносила по-английски слово «отец» или «мать», они понятия не имели, что она имеет в виду. Им было известно, что эти слова означают в их языке, но не в ее. В их языке не существовало ее боли, ее тягот. Странная штука, если вдуматься. Во мне есть китаянка — и во мне есть я, — сказала она себе.

Потому-то ей и приглянулся Рэй. Хотя были и другие причины. В каком-то смысле он похож на нее, такой же скрытный и тихий. Большинство американских мужчин, с которыми она встречалась, хотели, чтобы она как можно скорее все о них узнала, словно это невесть какая честь. Но не Рэй. Он разговаривал с ней, но каким-то образом оставался закрытым. Он был «сдержанный» — одно из новых слов в ее словаре. Им нравилось бродить по ночному Бродвею, ужинать во всяких заведениях. Он знал город; именно здесь он родился. Ей часто казалось, что он особенно внимательно смотрит на некоторые здания, но сам он никогда не говорил почему. Проводил своего рода осмотр. Они часто ездили на его красном пикапе. Возможно, она оставила в салоне пару желтых теннисных туфель, с грустью вспомнила она. Большой шрам у Рэя на животе казался ей чем-то интересным: крошечные горные хребты скрученной плоти, квадратики пересаженной кожи, словно поля, простирающиеся пониже. Для нее в этом была какая-то странная красота, хотя она никогда бы ему об этом не сказала. Потому что он бы ей не поверил. Она знала, что он много путешествовал. В свое время она порылась в его бумагах и нашла паспорт с отметками, сделанными в Китае, Австралии, Малайзии, Индонезии, Вьетнаме, Афганистане, Судане, Таиланде. Она заметила, как он ловко управляется с палочками для еды. Не особенно изящно: подносит чашку близко ко рту и, как крестьянин, забрасывает в рот пищу.

Но что еще она о нем знала? Даже меньше, чем он знал о ней. Он жил с отцом в Бруклине, тратя какое-то время на то, чтобы присматривать за сдаваемыми внаем отцовскими домами. Заботился об умирающем отце и вместе с тем явно чего-то ждал: ожидал, когда его куда-то вызовут. Но о своей работе он, как и она, не распространялся. Как-то раз она спросила, но он лишь улыбнулся и мягко покачал головой. Впрочем, он не выглядел угрюмым (еще один новый эпитет в ее лексиконе), он был энергичным и веселым. Она видела, что он много читает. И это ей нравилось. В основном что-то по философии и науке, она не особенно интересовалась этими областями, хотя ее интриговало то, что ими интересуется он. Он придерживался определенного режима, каждый день делал упражнения, как старые китайские дамы на плоских крышах многоквартирных домов, только зарядка у него была посерьезнее. Например, он спускал длинную веревку из верхнего окна отцовского дома, закреплял ее — и потом поднимался к окну из садика, ставя ноги на стену, обшитую вагонкой, после чего спускался по веревке вниз и начинал все сначала. Это он проделывал по пять раз в день. Никаких специальных поясов, ремней и креплений, никакого альпинистского снаряжения. Отважно и, может быть, глупо, но на нее это производило впечатление. Вот где нужны сильные руки. Это объясняло, почему у него такие плечи и предплечья. Твердые как камень, даже страшновато как-то. Но он носил свободные рубашки, никогда не выставлял напоказ свою мускулатуру. Как мужчина может стать таким сильным? А главное — зачем ему это? К каким опасным подвигам он готовился?