Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии - Джеймс Лонго

Гитлер был буквально ходячим противоречием. Он становился все большим антисемитом, но все так же зависел от своих еврейских друзей. Он никогда не забывал о докторе Блохе, враче-еврее, который трогательно заботился о его умиравшей матери. В открытке Блоху он писал: «Шлю горячий привет из Вены. Всегда преданный Вам Адольф Гитлер». Кроме того, он послал врачу свой акварельный этюд, высушенный перед открытым огнем, который сохранил его и придал вид старинной гравюры. Этюд назывался «Prosit Neujahr – Новогодний тост». На обороте он написал: «Семейство Гитлеров желает всего наилучшего в наступающем году. Вечно благодарный Вам Адольф Гитлер»[238].

Освободившись от Ганиша, Гитлер вновь почувствовал уверенность в себе и сам стал продавать рисунки и акварели торговцам-евреям[239]. Чтобы набавить цену, он иногда представлялся выпускником художественной академии, а порой рассказывал, что из-за нужды не окончил школы или что его выгнали из-за политических убеждений. От Ганиша он научился многому, в том числе и саморекламе, но самовнушению и вранью сам мог научить кого угодно[240].

Гитлер купил себе новый костюм, побрился, подстригся, починил и вычистил башмаки. Опять днем он стал ходить в музеи, а по вечерам – в оперу и даже подумывал, не попытаться ли еще раз поступить в академию, но теперь сильно сомневался, обладает ли достаточными способностями. Когда ему угрожали арестом, он не мог взять в толк, почему от него отвернулась удача[241]. В голове у него вертелась строка из «Мейстерзингеров», любимой оперы Вагнера: «И снова нет успеха. Я чувствую его, но не могу понять; я не могу ни запомнить его, ни забыть, а если одерживаю, то не могу понять»[242].

В жизни Адольфа Гитлера заканчивался венский период. Над ним висела угроза ареста за обман, но на горизонте замаячила куда более серьезная опасность. С 1909 г. он уклонялся от военной службы. Но, с тех пор как его сосед по комнате записался в резервисты, а в Боснии и Герцеговине после аннексии разразился кризис, он заметил, что все больше мужчин призывают в армию[243]. Сосед Гитлера по общежитию вспоминал его слова: «Не могу дождаться, когда наконец стряхну с себя пыль этой страны, тем более что скоро меня, наверное, призовут. Но ни за что я не хочу служить в австрийской армии»[244].

В одном из своих последних лихорадочных выступлений Гитлер обвинил австрийскую бюрократию в удушении всех гениев. Незадолго до своего двадцатьчетвертого дня рождения Гитлер бежал в Мюнхен, который называл самым немецким из всех немецких городов. Гитлер приехал в Вену за образованием и получил его. Улицы, ночлежки и общежития стали его классными комнатами; Георг Шенерер и Карл Люгер – преподавателями, а их антисемитская риторика – учебником власти. Помпезность, церемониалы, дворцы Габсбургов, подобно декорациям любимых им опер, католические церкви его детства научили Гитлера воздействовать не только на слух, но и на зрение слушателей. Про пять прожитых в Вене лет он потом говорил, что они сформировали его картину мира и философию.

Адольф Гитлер ехал в Мюнхен не один. Он снова нашел себе и друга, и слушателя в одном лице. Рудольфу Хойслеру было девятнадцать лет, когда в венском мужском общежитии он познакомился с Гитлером. Подобно своему старшему товарищу, этот неудачливый художник не ладил с отцом – государственным служащим, но был близок с трепетно любившей его матерью. Хойслер неважно видел, но зато отлично слушал. Гитлер познакомил молодого человека с операми Рихарда Вагнера, и тот быстро подпал под влияние этой музыки и слов Гитлера[245].

Остаток отцовского наследства позволил Гитлеру в Мюнхене начать все с чистого листа. В новом, с иголочки, костюме и до блеска начищенных башмаках он уехал из Вены в понедельник, 26 мая 1913 г. С собой у него был небольшой чемодан, полностью сформированная расистская философия, которая потом надежно служила ему много лет, и еще один последователь[246].

Через день после отъезда Гитлера из Вены Францу-Фердинанду в Конопиште пришла короткая телеграмма от командующего Вторым армейским корпусом: «Полковник Генерального штаба Альфред Редль, начальник Восьмого корпуса, сегодня вечером застрелился в отеле Кломзер. Причины пока неясны. Оставил письма»[247]. Полковник Редль возглавлял австрийскую контрразведку, то есть был главным шпионом империи и был обязан лично докладывать императору и эрцгерцогу о шпионской деятельности армии. Самоубийства для Вены времен Габсбургов были обычным делом. Здесь чаще всего в Европе накладывали на себя руки, но самоубийство начальника всех австрийских шпионов стало событием из ряда вон выходящим[248].

Накануне Редль возвратился из Праги, и ничто не предвещало, что он сведет счеты с жизнью. Эрцгерцог регулярно получал от полковника «подробные и превосходные» отчеты[249]. Одна из газет писала: «Исключительно одаренный офицер, в самом начале огромной карьеры, покончил с собой выстрелом в рот; вероятной причиной называют переутомление вследствие тяжелой неврастении»[250]. Недоверчивый Франц-Фердинанд усомнился в этой версии, и чутье не обмануло его[251].

Эрцгерцог назначил следствие, и вскоре выяснилось, что Редль, склонный к гомосексуальности, оказался во власти шантажистов и стал высокооплачиваемым российским шпионом. Для защиты репутации армии и сокрытия нанесенного безопасности ущерба начальник штаба армии Конрад фон Гетцендорф подвигнул полковника на самоубийство, чтобы избежать допроса. Это помешало армии и правительству точно узнать, какие именно секреты были выданы, за какой период времени и какие еще государства были во всем этом замешаны. Франц-Фердинанд вызвал фон Гетцендорфа в Конопиште.