Пароль больше не нужен. Записки нелегала - Олег Северюхин

Ванная комната была уютной, отделанной мраморными плитками. Плитками была обложена и чугунная ванна. Тепло от титана, в котором грелась вода, приятно согревало все тело. Я посмотрел в зеркало, висевшее над умывальником, и чуть не отшатнулся от него. На меня смотрела плохо выбритая физиономия усталого человека с всклоченными волосами на голове. Темные круги под глазами и обострившиеся скулы делали меня старше своих лет. Я совершенно не был похож на розовощекого молодого человека, высадившегося с парохода на Владивостокской пристани.

Мне казалось, что я попал в другой мир, в другую Россию, европейскую и цивилизованную. А все, что было до этого – страшный кошмар, приснившийся мне в горячечном бреду во время затяжной болезни. Лежа в горячей воде, я видел, как грязь отваливается от меня кусками. Долго я не мог удалить черные полоски из-под ногтей, отмыть потемневшие от грязи руки. Выйдя из ванной, я удивился цвету воды, которая осталась после моего мытья. Во время пути мне ни разу не пришлось помыться полностью. Я еще удивляюсь, как я вообще не завшивел. Это было бы более опасно. Вши – разносчики тифа, а эта болезнь опаснее простуды и инфлюэнцы. Тщательно выбрившись, надев свежее белье и запахнув на себе бархатный халат с атласными отворотами, я вышел из ванной.

Моему внешнему виду удивилась жена Аркадия Михайловича и служанка Катя. Хозяйка дома призналась, что вначале она приняла меня за одного из бродяг, с которыми любит знакомиться Аркадий Михайлович в поисках театрального образа.

В столовой уже был накрыт стол, выглядевший вполне достойно из-за перебоев в снабжении второй столицы России. На ужин Бог послал вареный картофель, копченую колбасу, холодное мясо, селедку, заправленную колечками лука, немного соленых грибов, черный хлеб и хрустальный графинчик с прозрачным содержимым. Все это было разложено на красивых тарелочках, а перед каждым прибором лежала накрахмаленная салфетка. Это было великолепно.

Во время ужина мы с хозяином дома вспоминали наше знакомство во Владивостоке, поход к коменданту вокзала, дорожные приключения и весело смеялись.

После ужина мы с ним удалились в его маленький кабинет и попросили подать туда чай. Попивая чай из фарфоровой чашки и покуривая сигарету, Аркадий Михайлович сказал:

– Вы, Иван Петрович, очень интересный человек. Типаж, как говорят у нас в театре. Всю дорогу я разглядывал вас и никак не мог определить, кто вы. Чего-то немного недостает вам, чтобы выглядеть нормальным русским человеком. По-русски говорите, как русский, а читаете, как иностранец, проговаривая прочитанное. Производите впечатление человека образованного, а не знаете элементарных вещей о нашей жизни. Есть у Антона Чехова персонаж такой по фамилии Беликов, он его назвал «человеком в футляре». Он от всех в футляр прятался, а вы только-только начинаете вылезать из своего футляра. Простите, ради Бога, за любопытство, но из кармана вашей солдатской гимнастерки выпала справка, что вы являетесь солдатом 27 пехотного Лукониным Иваном Петровичем. Невдомек мне и то, что в дороге вы с легкостью избавлялись от своих заграничных вещей, надевая кем-то уже ношеную одежду. И, вместе с тем, у меня к вам есть определенное чувство доверия и участия. Кроме того, солдат 27-го полка вряд ли когда мылся в ванной и носил шелковый халат, который пришелся вам впору, и вы в нем выглядите так, как будто всю жизнь жили в цивилизованных условиях. Не расскажете ли вы мне, кто же вы на самом деле?

В одном фильме, внученька, я уже видел этот эпизод, когда белогвардейский капитан, адъютант запойного пьяницы и командующего армией генерала Ковалевского, задумчиво отвечал своему юному другу на аналогичный вопрос:

– Видишь ли, Юра…

Примерно так же, немного помолчав и несколько раз затянувшись папиросой, сказал и я задумчиво:

– Видите ли, Аркадий Михайлович, я Луконин Иван Петрович, солдат 27 пехотного полка, патриот России. В апреле 1917 года я дезертировал из армии и с того времени скитаюсь по России. Податься мне некуда, я сирота, ни родственников, ни знакомых у меня нет. Всю жизнь я пас скот у крестьян в Пензенской губернии, кочуя из одной деревни в другую. Первый документ я получил, когда пошел добровольцем в армию, надеясь, что там меня научат грамоте и какой-нибудь специальности. Во Владивостоке я оказался совершенно случайно и встретился с вами на железнодорожном вокзале. Вас привлек мой типаж, а в дороге мы еще и подружились. Я думаю, что и вы российский патриот, и правильно поймете мой рассказ. За границей я никогда не был и думаю, что этот факт из нашей с вами истории будет исключен навсегда. Я очень плохо разбираюсь во всей этой обстановке и надеюсь на вашу помощь, чтобы избежать всех этих недостатков, которые делают меня несколько странным в глазах нормальных людей. Единственное, что я понял за время нашего знакомства, так это то, что нам в это трудное время надо держаться вместе, стараясь приспособиться к новой жизни. Со своей стороны, я буду делать все, чтобы вы и ваша семья всегда находились в безопасности, а ваше знакомство с простым крестьянским неграмотным пареньком будет способствовать вашему сближению с простым народом, который, похоже, надолго и всерьез берется за дело управления государством. Есть у меня такое чувство, что если мы с вами расстанемся, то это будет губительно для меня и для вас.

Практически я в какой-то степени раскрылся перед гостеприимным хозяином, не указав свой государственный флаг, и предложил ему сотрудничать на благо России. Новой России, в которую мы вместе собираемся влиться и участвовать в строительстве новой жизни. В такой же степени я указал собеседнику и на то, что излишняя откровенность с другими людьми в отношении моей персоны, может повредить лично ему, правда, неизвестно, с какой стороны.

На профессиональном жаргоне это называется вербовкой. Вербовкой практически «в лоб». Куда уж более откровенно можно это выразить? А завершающая ее стадия, то ли оформление подписки, то ли вручение денежного поощрения, то ли достижение джентльменского соглашения, будет зависеть от ответа собеседника.

Аркадий Михайлович некоторое время посидел молча, затем взял пустые чайные чашки и унес на кухню. Минут через пять он вернулся с чаем, сел в кресло и сказал:

– То, что вы мне сказали, Иван Петрович, звучит несколько загадочно и, я бы сказал, несколько зловеще, хотя я не отметил никакой враждебности по отношению ко мне. Есть у нас, русских, такая плохая черта – постоянно копаться в себе и в других людях, выискивая причины преступления и наказания, падения и взлета, как это делал господин Достоевский. Мне неизвестно, из какой страны вы прибыли к нам. Американские доллары и немецкие рейхсмарки не являются показателем вашей государственной принадлежности. С вашим предложением я согласен, но с одним условием – во вред России я делать ничего не буду. Хотя сейчас очень трудно понять, что делается во благо, а что во вред нашей матушке-России. Кстати, я попросил Катю привести в порядок вашу солдатскую форму, думаю, что она вам будет требоваться ежедневно. И потом, если я буду обращаться к вам на «вы», то это будет очень бросаться в глаза. Поэтому, не взыщите, мой молодой друг, но мне придется к вам обращаться на «ты», а вам перестраиваться не надо, по-прежнему называйте меня по имени-отчеству и на «вы».