Оно того стоило. Моя настоящая и невероятная история. Часть I. Две жизни - Беата Ардеева

Вот примерно так начинался каждый мой день в течение года. Это страницы из тетрадки с упражнениями для восстановления речи, написанными логопедом (я бы так ровно не сумела). Я должна была произносить это вслух, восстанавливая голос и артикуляцию. Я делала такие упражнения утром, днем и вечером. Да просто, чтобы снова разговаривать.

В первый месяц занятий логопед «по программе» оставляла мне и домашние задания, помогающие вспоминать слова (упражнения на толкование слов, нахождение синонимов и т. д.) – эти примеры тоже есть «в картинках».

Один из них вызывает мою улыбку до сих пор: логопед написала «грация», и я должна была это слово пояснить. В качестве толкования я написала «тонкое поведение» (и я понимаю, что имела в виду – синоним к «изяществу»), и доктор исправила: «красивое движение». Но я и сейчас, уже все вспомнив и восстановившись, все равно написала бы тот, первый вариант.

Бывшие «телевизионные» коллеги не появлялись (хотя, вроде мы так весело дружили), но, действительно, может, это и хорошо. Я помню, когда, например, в гости заехала солистка «Тату» Юля Волкова, то я очень оценила такое участие и действительно настоящие человеческие отношения, но с ужасом представляла, как меня, наверное, «жалко». Хотя, Юля, думаю, «все понимала»… но были же и многие другие!

Впрочем, недавние коллеги не исчезли совсем: когда мне позвонил хорошо знакомый редактор с канала MTV я все равно и конечно обрадовалась! Возможно, потому, что после реанимации прошли всего пара месяцев, и я еще не успела погрузиться в раздумья и в депрессию… Однако редактор звонил «по делу» – хотел попросить в долг. Я еще не умела толком ходить и говорить, но не могла не спросить его с привычной иронией, слышал ли он о том, что со мной произошло. Тот ответил, что да: он знает все про аварию и про долгую кому, но ему сейчас нечем «платить за квартиру», и вот поэтому он обращается с такой просьбой. Ну, я еще не могла оценить абсурдность ситуации и поступила привычно: конечно, я одолжила ему деньги. Больше я их не видела и через пару лет с грустью уже вспоминала эту сумму, как «гигантскую». Впрочем, эта история не поставила печать на моих воспоминаниях о телевизионном мире, была и другая (я пишу о ней в дневнике)!

Не знаю, откуда пошел такой слух – что я плохо соображаю и никого и ничего не помню, но и через несколько лет многие бывшие коллеги (да и врачи, помогавшие мне в самом начале восстановления) по телефону и при встрече спрашивали: «Привет, Беата (или Аня), ты меня помнишь?». Со временем я привыкла отвечать: «А ты меня?»…

Окружающим невозможно было сказать или показать, что я понимаю значительно лучше, чем им кажется. Мои речь и мимика пугали еще больше: поэтому я научилась молчать и прятать рассеянный взгляд. В дневнике я описала несколько историй о том, как люди на него реагировали, а в зеркало я почти перестала смотреть.

Меня поддерживали немногие друзья, и я уже тогда радовалась, что их было немного. При встрече любые мои знакомые сравнили бы меня в прошлом и в настоящем – которое было ужасно. Выглядела я тоже ужасно и легко могла улавливать испуг и ужас в глазах своих собеседников, что не могло придавать мне сил. Поэтому я иногда даже сознательно не отвечала на некоторые звонки своих знакомых, чтобы избежать подобных эмоций.

Особенно стабильны и настойчивы были бывшие коллеги-журналисты. У меня остался старый номер телефона, известный многим по работе, и мне регулярно звонили разные корреспонденты, задавая вопросы о шоу-бизнесе. Из их вопросов было очевидно простое любопытство, но с моими заторможенными реакциями это становилось понятным уже только после разговора, когда посылать было уже поздно… В течение двух лет они спрашивали про группу «Тату», потом «ошибались номером» и спрашивали какую-нибудь Изольду Тимофеевну.

Мне стоило столько сил поддерживать ужасный, но «статус-кво», а звонки этих любопытных ребят очень легко нарушали это условное спокойствие и снова заставляли меня бессмысленно и сильно переживать…

С незнакомыми людьми, даже в магазинах, разговаривать было, ну, просто невозможно! Думала-то я быстро, но сказать быстро ничего не могла… Сначала незнакомцы или продавцы пугались моего рассеянного вида и говорили как с душевнобольной, потом с удивлением оценивали мои реакции как вполне «адекватные», и в итоге почти всегда говорили: «Ой, а я думал(а), что…» (ну, тут были вариации, но смысл был один – они думали, что я невменяема). После этого, конечно, надо было улыбаться, но одновременно я привыкла внутренне усмехаться: «А ты не думай – тебе не идет!». Вряд ли моя улыбка в такие моменты была жизнерадостной и добродушной – ну так, образцовая вежливая улыбка… И как же я хотела исчезнуть!

Покончить с такой ужасной жизнью может показаться значительно проще, чем вылечиться… Ну, я пришла в себя, вышла из реанимации, приехала домой, осознала весь ужас ситуации и… ну как-то мне в голову не приходило покончить жизнь самоубийством!

Во-первых, это ничего не решает (а может и создать новые проблемы – ну, тут я некомпетентна), а во-вторых, это точно ничего не улучшает, и сила для этого особо не нужна – нужна больше слабость. И в-третьих, это было бы просто отвратительно по отношению к дорогим мне людям, которые спасали меня, потому что любили меня. А я бы поблагодарила их за это своей смертью?! Ну, это фантастическое неуважение и просто глупость…

Конечно, писать сейчас и думать так в самом начале легко, но это не значит, что мне так просто удалось избежать этой дурацкой идеи о самоубийстве. Она снова возникла уже через три года восстановительного процесса – впрочем, это уже не было целиком связано с аварией. Просто в тот момент в моей жизни сразу объединились все причины – я была по-прежнему нетрудоспособна, плохо ходила и говорила, влюбилась и теряла надежды на будущее. Последние две причины часто толкают на самоубийства даже здоровых людей, а у меня уже давно были и другие «аргументы». Как у меня хватило ума этого не сделать? Помимо личного подспудного понимания глупости этой затеи мне очень помогли и три хороших и навсегда запомнившихся разговора на эту тему:

1. С отцом – самый прекрасный.

Мы обсуждали эту тему с улыбкой спустя примерно год моих мучительных реабилитационных занятий и в очередной раз заключили, что это вообще «не вариант». Отец сформулировал это прекрасно и просто: «…потому что жизнь – это такое чудо!».

Два следующих разговора состоялись уже позднее, но тоже имели большое значение – я рассказываю о них в конце истории.

Конечно, я очень благодарна врачам за мое спасение! Я побывала на десятках консультаций у многих специалистов – неврологов, психологов, нейропсихологов… Ну и могу предупредить: иногда бывает тяжело!