Дыра. Путь на ту сторону - Николай Грошев

— А як заряжать-то? — Сёмка первей меня с мыслью-то оказался. Умный он, правда, не сильно, но всё-таки. Соображает вот быстро. Иной раз бывает что понять ничего не может, хоть молотком по лбу, всё равно не понимает, а вот соображает раз-два и сообразил. Молодец Сёмка вообщем.

— Они пульсно-эрогенные. — Важно кивая головой говорит старейшина. — Заряжать не нужно.

В обще-то, энергерные они, а эрохерны всякие это что-то из другого. Не помню правда что да про что… Ясно всё, не знает старейшина как их заряжать. Мож мужики знают? Вряд ли, а то бы старейшина тоже знал. Ну, вроде по виду оружия никаких съёмных мест у него нет, пазов никаких тоже, затвора нет, вообщем, ничего нет. Мож и не заряжается оно с улицы-то, мож как-то иначе.

— Тута пять. — Петька говорит, ружьё брать он боится, а что их больше чем нас, заметил. Он так-то башковитый, глупый просто, но, опять же сильный. Добрый ещё.

— Ежели явите ся добро, за двумями энтими делов не станет. — Ружьё взял и Петьке в руки сунул и выталкивает всех на улицу. Сёмка уже тоже ружьё взял. Чего теперь с ним делать-то? Мы в троём все поля проверять-то не сможем…, хотя.

— Я тут подумал старейшина, вот шоб поля лучш…

— А ты Виталька не думай. — Бурчит старик, закрывая двери. — Голова апосля болети буит. Землицу сю, да сё в округе посредь миру всего, разумети надобно, а не думати.

Киваю уважительно, с лицом по ситуации — от старейшины только что получена некая сложная, но важная мудрость. Надобно внимать и делать вид, что всё понятно — авось апосля у тяти и испрошу, что за бредове словесы наш старый сейчас выдал.

— А чего делать-то теперь?

— Счас сё до вас скажу Сёмк, счас, только с дверёю энтой проклятущей…, етит её налево, прям по пальцу… — Кряхтит чего-то, пинает её. Надобно её плечом подсадить, сейчас я подсоблю. Ага, во, закрылась. — Значитси так. — Повернулся весь к нам, старый-то, видать теперь самое важное и будет. Инструктировать нас будет. Вобще, такими-то делами обычно набольший занимается, старейшина он больше по хозяйству. Видать сильно они по ночи поругались-то.

— Ружья берегите. Мы сё на те гроши купили, что за книженцию в Дыре от Аннушки до нас дали. — О как. А я и не знал. Энцихлопедия та, что Пашка на выпасе откопал, реликтом оказалася! А мы поначалу печь ею топить думали. А чего? Пусть светится она немного, да бумага горит ничего. Пробовали, пару страниц вырвали, да там и сожгли. Ну, на пробу. Хорошо горела. И ничего что светится, горела как обыкновенная газета. Кто ж её к Дыре-то носил? А, неважно. Правда, вот я бы мог. Всё равно здоровье у меня слабое, детское ещё, на сенокосе чем остатки его терять, я б до Дыры мог бы. Делов-то. Туда три дня, обратно четыре. Так-то оно день туда, день обратно, но сенокос кончался через семь, так что я бы семь дней ходил. За одно места бы поразведал. Ну, не судьба. В тот сенокос пришлось мне страдать, да траву в охапки бить. Эх, нет в мире справедливости…

— Петька, те особо — ружьё не поломай!

— А чаго я то? — Бурчит он, насупился. А то кто ж как не он? Кто в прошлом годе по зиме нам железну печку поломал? И как умудрился, до сих пор люд в догадках мучается.

— Вот, пока сё шо мужики наши делали, то делати они и буут. Вас до работы я свобождаю и… — Ждёт пока наши ликующие вопли поутихнут, да Сёмка перестанет ружьём потрясать…

— Ай! — Это Сёмка ружьё уронил. Да старейшине прям на ногу. — Ирррооооод!

— Не хотел я того старейшина! Простиии! — Ух, мне бы так тоже научиться, вот слезу что бы раз и весь в слезах. А то может и шлангой реже получал бы.

— Бох с тобою, прощеваю, просто оболтус ты Сёмка, как есть оболтус…, хватай ружьё. Подёмте до забору, скажу чаго вам сего дня делать надобно, шоб оправдати доверье. Но вы мне разумейте — кто ружьё потеряет иль поломает, есь энтот год хлева у свиньев, да курей чистить буит.

Серьёзно. Нас всех троих так передёрнуло, что и Петька ружьё уронил. Хорошо наземь, не старейшине на ногу вторую, а то не миновать бы нам беды.

Идём за забор, а чего нам ещё делать-то? Думаем вот, чего там старейшина удумал. Страшнова-то мне чего-то. Как бы старейшина не удумал чего худого. Поля-то охранять, пока Новый весь работает оно не сложно. Главное смотри по сторонам, зомбей выглядывай, да кошаков с собаками. А чуть чего тревогу кричи, да стреляй по ним ежели кидатьси начнут. Зомбей, ружьём конечно не возьмёшь, сжигать их надо, да и то — горят плохо совсем. А не сожгёшь, на поле зомбя опять придёт. Они как медведи-шатуны — пока не получит чего ему надо, не уйдёт. Хотя вот дядька Федот говорит шо они як полицейские. Что мол, тоже, раз дорогу нашли до мясу с кровью, всё, уже ничем не отвадишь. Правда Федот тут врёт. Где ж видано что б полицейские до мясу сырогу охотники были? Они всё больше на деньги приманиваются. Даж девки их не так влекут как деньги. Знаем, видали мы таковских иродов, по ту сторону ещё. Хорошо в Новом нету их. Зомбей-то отвадить не выйдет, можно только изловить, да с ним покончить. А с полицейскими так не получится. Нельзя с ними так. Да и с бандюками, там, не могли мы так, как вот в прошлом годе…, хм, что-то запамятовал я, мы их с забору-то сняли, аль до сих пор они там на ветру да в петлях?

— Старейшина, а правда что мы вторая колония тут? — Чего Сёмку на расспросы потянуло такие странные? Это всё потому, что ворота мы с Петькой открываем. Засов-то будь здоров! Цельное бревно. Сёмка вот лучше бы помог, а то ведь тяжёлое оно.

— Не звестно то мне.

— А правда что первую всю зомбя пожрали?

— Не звестно оно мне, лучше сельчанам свомим подмоги воротину отворити. — Вот, это правильно, а то у меня счас ремень с натуги лопнет, портки на пол упадут и всем срам покажут. А оно неприлично, потому как белья на мне нема — торопился я шибко, я ж думал, на сенокос батя меня поднимает. А так бы конечно всё надел и бельё и портки…, ох, штиблеты-то не те одел! Етит их. Как же я в туфлях-то по полям счас пойду? Они ж не для того, парадные они, по праздникам у Любани возле покрутиться. Показать значит, что и не такой уж я и деревня, что и цивилизации всякие понимаю, и к культуре опять же тянуси. Душа у меня такая. И штиблеты хорошие. Хоть и куплены на рынке у китаев, да с надписью красивой «Gllow». На танцы хороши они. Чего они у меня у кровати делали-то? Не припомню зачем достал я их по ночи. Старейшина на днях электричеством пользоваться в хатах запретил, в целях экономии. А они ж чёрные у меня, раньше-то вытаскивал, полюбоваться. Они ж не просто так чёрные-то да с надписью иноверской. Красивые они у меня. Если ваксой мазать, так блястят ещё. Красивые…, уф! Тяжеленное же бревно енто! А дядька Олег его один тягает. Вот тож здоров, як батя мой.

— Отсель заданье до вас оболтусов говорити буду. — Старейшина насупился. Что-то может я не сильно понимаю, а тут-то сразу скумекал. То набольший настоял. Старейшина другое что-то замыслил, а вот что бы до замыслу своего добиться, набольший ему значит условие поставил. Что-то вроде испытания нас ждёт. Плохо то. Набольший мужик суровый. От него «поди снеси кабаньёв каких ногу, до посёлку нашенского» не дождёшься. Как бы за зомбёй не отправил — сколько уже их видел, одного даж рубить на куски помогал, шоб сжечь потом. Их ведь пока не порубаешь, сжечь-то никак, брыкаются они, не хотят значит, что б жгли их. Ну оно и понятно — кому ж хочется шоб жгли его? Никому, вот и зомбям не хочется.