Частная жизнь адмирала Нельсона - Кристофер Хибберт

В конце концов Шомберга решили тоже отправить домой, не подвергая суду военного трибунала, если тот извинится за свое поведение. Первый лейтенант пошел на предложенную сделку. Но история на том не закончилась.

По возвращении домой «еретика» немедленно назначили первым лейтенантом на «Барфлер» — флагманский корабль лорда Худа. Взбешенный принц Уильям отправил адмиралу письмо, выдержанное в таких выражениях, что его самого можно было счесть достойным суда военного трибунала.

«Не могу найти слов для выражения чувств… Поддержка Шомберга со стороны Вашей светлости и позиция лорда Хау (первого лорда адмиралтейства), осуждающего мои действия в отношении мистера Хоупа, оскорбляют мое профессиональное достоинство. При всей своей любви и уважении к флоту, милорд, я вынужден буду без колебаний подать в отставку, если не получу от Ваших светлостей удовлетворительных объяснений».

Нельсон встал на сторону принца. «Не могу не согласиться с написанным им лорду Худу», — заметил он. В свою очередь, принц признавал: «несмотря на молодость», капитан Нельсон обнаруживает способность к «здравому суждению».

Итак, близость между ними сохранилась, и, узнав о намерении Нельсона жениться на миссис Нисбет, принц выразил желание участвовать в брачной церемонии, хотя когда именно, не указал. «Вот что значит выйти замуж за моряка», — писал Нельсон невесте, явно польщенный желанием принца почтить свадьбу своим присутствием. «Это для меня большая честь», — говорил Нельсон миссис Нисбет. «Поистине, Его Королевское Высочество всегда относился ко мне как к другу, ничуть не подчеркивая огромную разницу в нашем положении, — продолжал он. — Никогда еще Его Королевское Высочество не наносил визита в частный дом и не намерен поступать так и впредь. Наш случай — исключение. Поверьте, я всегда буду стремиться вести себя, не нанося никому ущерба… и не слишком обращать на себя внимание. Главное для меня — честь».

Бракосочетание состоялось в Монпелье 11 марта 1787 года. Свидетелем со стороны жениха стал лейтенант Дигби Дейт с «Борея». Все прошло славно, без сучка без задоринки. Принц произнес смешную и, для разнообразия, не слишком длинную речь (что было в данном случае весьма уместно), поздравив друга, «заарканившего первую красавицу острова». Но иные из офицеров Нельсона отнеслись к его выбору с настороженностью. Один из них слышал, будто невеста обладает лишь двумя достоинствами — прекрасным цветом лица и «выдающимся отсутствием интеллекта». Другой, а именно капитан Томас Прингл, пять лет назад отправившийся с Нельсоном из Корка в Америку, сетовал: «Флот потерял одно из лучших своих украшений. Женитьба такого офицера — поистине национальная утрата. Не случись этой беды, Нельсон, думается, стал бы величайшим героем в морском деле».

Не быть счастливчиком — преступление, которого я не могу не совершить, и потому никому из великих нет до меня дела

Последние дни Нельсона в качестве командира «Борея» складывались так скверно и тускло, что любого другого, менее преданного делу офицера, это могло бы заставить без лишних сожалений сменить службу на домашний очаг и половинное капитанское жалованье. Сначала два коммерсанта предоставили совершенно убийственные свидетельства коррупции, в которой погрязли некоторые правительственные чиновники на Подветренных островах. Чиновники, в свою очередь, обратились с жалобой к принцу Уильяму. Он передал дело Нельсону, и тот занялся исследованием вопроса с тем же трудолюбием и прилежанием, с какими в свое время стремился привести в действие Навигационные акты. Убежденный в том, что выдвинутые негоциантами обвинения в мошенничестве, распространенном в таможенной службе и морском департаменте, имеют под собой веские основания, Нельсон засыпал лондонских деятелей, начиная с премьер-министра и далее вниз по иерархической лестнице, посланиями, где настаивал на тщательной проверке поступивших жалоб. В результате он сделался в Уайтхолле фигурой столь же непопулярной, какой являлся в пору неуклонного преследования американских торговцев. После продолжительного и безрезультатного обмена корреспонденцией генеральный инспектор артиллерии отписал капитану Нельсону: «Со всем почтением к Вашей милости выражаю свою уверенность в Вашем неизменном рвении на службе Его Величества, и заставившем Вас так энергично взяться за это дело». Однако же, что касается ближайшего будущего, Нельсону дали понять — означенное рвение вряд ли возбудит к нему симпатии в официальных кругах в целом, а среди лордов адмиралтейства в особенности.

Затем возникло еще одно дело: некий опытный и умелый моряк дезертировал с «Реттлера», судна под командованием капитана Уилфрида Коллингвуда. Нельсон как председательствующий в суде военного трибунала должен был приговорить дезертира к смертной казни. Однако же, получив просьбу отсрочить приведение приговора в исполнение, он уступил ей и под собственную ответственность освободил жертву из-под стражи. Получив выговор от адмиралтейства за превышение полномочий, Нельсон попытался оправдать свои действия, что принесло ему новый нагоняй, правда, уже после того, как он продемонстрировал решимость поддерживать дисциплину на собственном судне, где распорядился дать по десятку плетей трем матросом, замеченным в пьянстве. А несколько недель спустя Нельсон, заслуживший незадолго до того характеристику «чрезвычайно строгого командира», который с годами, «вероятно, станет еще суровее», приговорил к экзекуции уже восьмерых — троих за «подстрекательские речи», остальных за «неповиновение и пренебрежение обязанностями». Когда экипаж наконец распустили — в ноябре 1787 года, после долгой отсрочки, вызванной угрозой новой войны с Францией, — матросы с облегчением отправились по домам, отклонив любые предложения продолжить службу под командой этого капитана. Повторилась история пятилетней давности, случившаяся на «Альбермарле» в Портсмуте — тогда матросы также отказались возобновить контракт с Нельсоном.

По пути домой Нельсон снова заболел, да так жестоко, что, по словам одного из мичманов, «все думали, ему не добраться живым до Англии, и на случай смерти во время путешествия приготовили большую бочку рома». Ром требовался для консервации тела умершего моряка, желавшего упокоиться у себя на родине, а не быть погребенным в море.

Но Нельсон выдюжил, восстановил силы еще во время пути, хотя по прибытии в Англию, как он сам записывал в дневнике, «из-за дождей и холода у меня разболелось горло. Затем наступившая жара принесла с собой лихорадку, не такую жестокую, чтобы удерживать в постели, но вполне достаточную, чтобы не позволить хоть чем-нибудь заниматься. Даже письмо написать трудно… Нехорошо со стороны родного воздуха обращаться таким образом с бедным скитальцем».

Занедужила и жена Нельсона. Она отплыла в Англию с дядей Джоном Хербертом в комфортабельной каюте корабля, принадлежащего Вест-Индской компании. С мужем ей пришлось поначалу разлучиться — того послали на один из островов Карибского архипелага взять на борт вновь набранный экипаж. «Судьба жены моряка, — записала Фрэнсис, — и впрямь нелегка».

К концу года Нельсон достаточно оправился и повеселел, чувствуя себя «в силах двинуться в любую точку земного шара». Угроза войны миновала, и у Нельсона появилась возможность заняться добром, нажитым в Вест-Индии. Он с полной откровенностью говорил о своем намерении ввезти его в страну контрабандой, минуя строгие таможенные формальности, — и это он с такой страстью отстаивал на противоположном берегу Атлантики Навигационные акты! «Тамаринд и нойе (бренди, настоянный на ядре ореха) придется ввезти контрабандой, — писал он. — Слишком уж велики таможенные пошлины, никто их не выдержит». Помимо того, Нельсон привез с собой в Англию несколько гигантских бочек вина и ящиков с орехами, шестидесятигаллонный бочонок рома, большое количество сухих и консервированных фруктов. Заморскими яствами он щедро одаривал многих, в том числе и капитана Локера, не преминувшего тем не менее, благодаря за подарок, со всей прямотой отметить, что вино — а Нельсон послал ему литров сто мадейры — не слишком высокого качества. Нельсон выразил сожаление, ведь он выложил за вино «хорошие деньги».