Мысли об искусстве - Илья Репин

* * *

Маститый человек с нависшими бровями все сосредоточивает в себе и своими добрыми глазами, как солнцем, освещает все. Как бы ни унижал себя этот гигант, какими бы бренными лохмотьями он ни прикрывал свое могучее тело, всегда в нем виден Зевс, от мановения бровей которого дрожит весь Олимп. (Об образе Толстого.)

* * *

По справедливости, художник обязан изучать искусство для искусства и более всего интересоваться им с этой стороны.

* * *

Разве мы вправе требовать от всякого художника философского понимания явлений жизни, прощая ему даже небрежность и грубость выполнения?

* * *

Мой главный принцип в живописи – материя как таковая.

Вена, 29 октября

В прошедшем письме я дал вам маленькую характеристику Вены. Было бы, однако, несправедливо и недобросовестно ограничиться ею как полной. Разве виноват человек, что он родился некрасивым? Так же не виноват он, что не талантлив. Зато человек этот безупречен во всем, что зависело от его воли.

Он безукоризненно изучил свое дело, работает над собой и не покладая рук улучшает, украшает все вокруг себя.

Все, что касается техники, последних изобретений, все применено здесь широко, щедро и умно. Все устроено солидно и так красиво, как только рисовалось воображению ве́нца. Не надеясь на собственное творчество, он изучал и культивировал все лучшие образцы европейского искусства.

Улицы вымощены так чисто, хоть рассыпай иголки, так гладко, что небольшая собака может везти большую фуру клади. Непрерывная и часто перекрещивающаяся сеть рельсов для конок устроена так, что не мешает ни колесам, ни пешеходам. Тут не изувечили бы покойного С. П. Боткина, как это случилось в нашем богоспасаемом Питере.

Красота бульваров выше всякого описания; деревья в скверах поражают своей редкостью, идеальным уходом за ними и чудесным видом. И тут идет постоянная работа. На всех улицах вы видите некрытые фуры великанского вида. Эти колоссальные телеги, окованные массивным железом, везут на исполинских колесах (широчайших, с толстейшими шинами); фуры эти наполнены землей. Возят их парой каких-то чудовищ: не то слоны, не то бегемоты – это уже не лошади.

На большой части бульваров производится теперь пересадка прелестных платанов. Насыпают свежую землю в новые ямы и готовят почву для посадки еще новых деревьев. Выкапывают оплошавшие экземпляры и заменяют их свежими, здоровыми.

А какие лопаты! И какие приличные джентльмены в котелках и пиджаках трудятся в поте лица над этой культурой!..

В общем, по красоте и изяществу улицы не уступают Парижу. А главные площади со статуями, с затейливыми цветниками, и на таких необъятных пространствах, как, например, Шарлоттен-плац, просто превосходят воображение своей роскошью и богатством.

И не угодно ли перенестись после этого на нашу площадь Исаакия с чудесной статуей Фальконета![68]

На этот непроходимый булыжник, на котором черт ногу сломит, в виду чахлых лип и Адмиралтейства староказарменного покроя… Какая тоска нападает даже при одном воспоминании!..

Мое удивление богатству Вены растет с каждый днем.

Ведь вот совсем новый Исторический музей! Но это надо видеть, сюда надо ходить годы, чтобы изучить здешние сокровища. А великолепие самого здания, а убранство лестницы, декорации зал, роспись плафонов!

В центральном зале на потолке написана картина колоссального размера, она представляет соединение фигур различных деятелей на почве Габсбургской империи. Короли, королевы, изобретатели, ученые, художники – все это красиво и широко разместилось на фантастическом портике. Тициан стоит рядом с Карлом V, толкнул его локтем и отвернулся, а Карл толкнул Тициана в локоть и тоже отвернулся. Кажется, Карл раскаялся, что поднял однажды кисть этому нахалу, разрядившемуся в красную мантию, – вот зазнался! Зато другие художники перед центральной фигурой эрцгерцога, кажется Максимилиана I, показывают свои работы, стоя на коленях.

В этой картине много хорошего в обработке фигур, но какая странность: невысокий выступ платформы бросает на ступени определенную тень от солнца, тогда как от фигур совсем нет теней на полу. Художник забыл или побоялся испортить картину тенями?

А в общем эта картина есть подражание «Полукругу» Поля Делароша[69] в Парижской академии.

Что-то у вас там? Здесь сегодня с раннего утра валит снег; в отеле холодно, но против моих окон на улицу окна растворены, и все матрацы и пуховики выложены на подоконник, как всегда по утрам. Мне нравятся здесь нравы: в десять часов вечера все уже спят, в семь часов утра уже все по делам. В Кракове в семь часов профессор уже читает студентам лекции, и никогда никто не манкирует, хотя никакого контроля нет ни над кем. Нет и экзаменов, а учатся хорошо.

Вена, 1 ноября 1893 г.

Вена с каждым днем все более и более поражает меня своими богатствами.

На этих местах теперь с робостью приближаешься к царственным дворцам; не веришь глазам, что это общедоступные музеи; осматриваешь себя кругом, свою обувь, чтобы не внести как-нибудь пыли, сора в этот дивный храм блеска и чистоты.

Внутри с каждым шагом, с каждым поворотом взгляда удивление растет.

Конца нет затеям, переменам деталей. На каждом шагу надо останавливаться по крайней мере на полчаса, чтобы хоть бегло осмотреть все затеи архитектора и техников. Под ногами – калейдоскоп мраморов, цоколь из роскошной яшмы; выше – колонны черного мрамора с белыми широкими разводами, золотые капители, белые пьедесталы; далее – розовые балюстрады. Еще выше – разные статуи, а там – мозаичный купол с крупным пролетом во второй этаж… Все это ново, чисто. Но пестро, не гармонично, не художественно.

В Историческом музее вход в картинную галерею, кроме прочего великолепия, еще богато украшен и живописью.

Многие панно написаны Макартом[70]. Средний плафон – Мункачи. Во всех, даже небольших, промежутках между классическими пилястрами белых мраморов очаровательно гармонирует макартовский тон глубокой живописи.