Слуга смерти - Майкл Маршалл Смит

Фрагмент этот состоял из трех частей. В первой было показано путешествие на поезде. Сведения, которые могли бы говорить о том, где именно это происходит, отсутствовали, но я знал отца достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: эту сцену он включил в видеофрагмент не просто так. Размытые цвета переведенного с восьмимиллиметровой пленки фильма, а также прическа и одежда моей матери могли точнее датировать сцену, но время действия я мог определить и без того, увидев самого себя в двухлетнем возрасте. Так что, скорее всего, первая часть была намеком на то, что путешествие было довольно далеким, чтобы имело смысл ехать поездом, но не настолько, чтобы лететь самолетом, то есть мне на выбор оставалось тридцать или сорок больших и малых городов в северной Калифорнии или Орегоне.

Затем шла сцена, снятая на широкой улице в центре города. Камера следовала за матерью, которая шагала по тротуару, опустив руки, находившиеся вне кадра. Как можно было понять из финальной сцены, она держала за руки двух маленьких мальчиков. Больше смотреть там было особо не на что, кроме образцов моды конца шестидесятых в облике костюмов, автомобилей и витрин, при виде которых оставалось лишь удивляться, как в то время вообще удавалось заставить кого-либо что-либо купить. Ничего особо примечательного, кроме…

Я остановил изображение. На правой стороне улицы виднелся небольшой универсальный магазин напротив поросшего травой сквера. Я с трудом сумел разобрать его название — «Ханнингтон».

Через десять минут поиска в Сети я выяснил, что в Соединенных Штатах нет ныне существующих магазинов с таким названием, по крайней мере тех, о которых было известно в Интернете. Пришлось отказаться от научных методов поиска и начать рассуждать логически.

Найдя несколько сайтов на тему «Сан-Франциско в прошлом», я немного порылся в воспоминаниях жителей города о его былых днях. У меня все плыло перед глазами, когда я наконец нашел упоминание о том, как одну маленькую девочку, теперь уже давно взрослую, ее давно умершая мать водила каждую субботу в роскошный галантерейный отдел магазина под названием «Харрингтон». Они не могли позволить себе что-либо купить, просто ходили и смотрели. Что ж, подобное мне было хорошо знакомо.

Я снова взглянул на остановленный кадр и понял, что действительно мог неправильно прочитать вывеску. Угол зрения был не слишком удачным, а от солнечных лучей на пленке образовалась легкая дымка, которую трудно было предвидеть в момент съемки. Вскоре выяснилось, что действующих магазинов «Харрингтон» тоже нет ни на Западном побережье, ни где-либо еще. Казалось маловероятным, чтобы существовали два универмага с почти одинаковым названием и оба разорились. Дальнейший поиск в Сети позволил установить, что магазин в свое время находился на Фенвик-стрит и считался тогда вполне перспективным. Во всяком случае, отец мог надеяться, что он останется там навсегда.

Итак, я решил, что насчет Сан-Франциско сомнений больше нет. Мой брат, судя по всему, был способен говорить правду.

Фенвик-стрит находилась в десяти минутах ходьбы от отеля. На улицах полно было людей, просто прогуливающихся или делающих покупки, и их фигуры отбрасывали длинные тени на чистые серые плиты тротуара. Хотя улицу расширили и архитектура первых этажей почти везде изменилась, нетрудно было понять, что я нашел именно то, что искал.

Оказавшись напротив большого здания, где когда-то находился «Харрингтон», я остановился. Люди огибали меня, как плывущие по течению листья огибают выступающий из воды камень. Первый этаж магазина был разделен на две части, и теперь там находились магазин одежды «Гэп» и большой салон красоты, из которого выходили женщины всех возрастов с радостным выражением на лицах и маленькими сумочками в руках. Верхние этажи, судя по всему, занимали адвокатские конторы.

Я вдруг обнаружил, что смотрю на тротуар у себя под ногами. Я не помнил, чтобы когда-либо ходил здесь, но на самом деле — ходил, держась за руку матери. А отец нас снимал. Их больше не было в живых, но это место осталось там же, где и было, и я вместе с ним. Теперь я был старше, чем они тогда, но в то время мне было столько же, сколько малышу, которого катили сейчас мимо меня в коляске, крошечному существу, настолько непохожему на меня, что мне трудно было поверить, что когда-то я и сам был таким же.

Странная штука — время.

На следующее утро, в пять минут десятого, я сел за телефон. К половине одиннадцатого стало понятно, что от службы социального обеспечения информацию быстро не получишь. Я столько времени провел, нажимая кнопки многочисленных систем меню, что начал всерьез опасаться, что меня в конце концов соединят с самим собой. В итоге я просто вышел на улицу и отправился туда сам.

Через пять минут я пожалел, что не остался у телефона. Ничто лучше не напоминает о том, насколько тебе повезло, чем приемная любого учреждения, принадлежащего правительству или его сторонникам. Ты оказываешься вне места и вне времени. Ты сидишь на потертом стуле грязно-серо-зеленого цвета, который никто никогда не назвал бы своим любимым. Ты смотришь на объявления на стенах, которые не имеют для тебя никакого значения: ничего не значащие сообщения из мира, где забыли о пунктуации. Ты ждешь, пока ожидание не теряет всякий смысл, пока ты не превращаешься в камень, оставленный тысячелетия назад в поле беспечным ледником. Ты здесь — и это все, что тебе известно. Ты лишаешься какой бы то ни было индивидуальности, представления о том, что ты можешь чем-то отличаться от остальных в этом помещении, если не считать сущности твоей личной проблемы, и, кроме этой проблемы, для тебя не существует больше ничего. Человек предпочитает общество других людей, но не столь близкое и не в подобных обстоятельствах, когда чувствуешь себя маленьким и ничтожным и начинаешь ненавидеть всех вокруг, искренне желая соседу сдохнуть, чтобы иметь возможность переместиться на одно место в очереди.

Или, возможно, мне просто так казалось.

Я достаточно долго ждал, прежде чем сумел описать суть своего вопроса. Потом пришлось какое-то время объяснять чиновнику, что у меня нет постоянного места жительства, и убеждать его согласиться на адрес «Армады». Я рассказал, что у меня был брат, которого предположительно взяли под опеку в Сан-Франциско в середине или конце шестидесятых, вероятнее всего в 1967 году; что мне известно его имя — Пол и я пытаюсь найти следы брата и что не располагаю никакой другой информацией, кроме того, что, когда брата нашли, на нем, возможно, был свитер с вышитым на груди именем. Чиновник записал все, что я рассказал, но взгляд его говорил, что мне предстоит долгий день. Наконец он выдал мне номер и отпустил обратно в толпу, со всеми ее проблемами, психозами и жалобами.

Двести тысяч лет спустя наконец подошла моя очередь. Меня провели по длинному коридору до кабинета в дальнем его конце, где за заваленным бумагами столом сидела средних лет негритянка. Судя по табличке на столе, ее звали миссис Мюриэль Дюпре. Стена позади нее была увешана плакатами, на которых было подчеркнуто каждое слово из трех и гарантировалась полная конфиденциальность.

— Ничем не могу вам помочь, — сказала она еще до того, как я успел сесть.