Зеленые холмы Калифорнии - Екатерина Вильмонт

Ну вот мы и летим. Позади пересадка во Франкфурте и впередидолгий полет до Сан-Франциско. Интересно, узнает Ариадна Стаську? Глупости,конечно узнает, я же посылаю ей фотографии… А вот встречать нас она будет однаили с женихом? Скорее всего с ним, тогда меньше будет открытых эмоций. Стаськаздорово притихла, подлизывается и все норовит блеснуть английским и показать,что мне без нее в международных аэропортах не обойтись. Натэлла, увидев ее,пришла в восторг. Но отведя меня на кухню, зашептала:

– Лёка, я уверена, что у нее есть мужчина.

– Какой мужчина, откуда?

– Что за чепуха? – рассердилась мояподруга. – Откуда берутся мужчины? Отовсюду! Особенно когда такая девка! Яголову дам на отсечение, что она уже спала с мужиком! Надеюсь, ты ее просветиланасчет правил безопасности?

– Натэлла, ты не нашла другого момента для подобныхбесед?

– Я только хочу, чтобы ты была готова к тому, что она влюбой момент может выкинуть…

– Как выкинуть? По-твоему, она беременна? –похолодела я.

– Типун тебе на язык! Я хотела сказать – может выкинутьчто-то… совсем взрослое… Замуж собраться, или, опять же, в подоле принести, илиаборт тайком сделать…

– Почему тайком?

– Потому что побоится сказать, они же дуры все в этомвозрасте. И мой тебе совет – поговори с ней… А еще лучше, если она захочетостаться у Ариадны, не возражай!

– Ну это уж дудки! Ей надо как минимум окончить школу,осталось меньше полугода! А там пусть делает что хочет! Только вряд ли Ариаднатак уж жаждет, чтобы Стаська у нее жила.

– Ох, не говори, кто знает, как все обернется. А тывсе-таки повидайся с Гришкой, очень тебе советую, мало ли… Хорошо на старостилет к кому-то прислониться.

– Да перестань… Прислониться хорошо к родному, котороголюбишь, а не абы к кому…

– А секс? Я думаю, Гришка еще вполне…

– Слушай, окстись, какой секс! Ты же знаешь, я, какговорится, давно ушла из большого секса.

– А из малого? – засмеялась она.

– Да ну его, этот секс. По мне самое сексуальное – эточтобы был душевно близкий человек, ну, конечно, чтобы он мне нравился и чтобыможно было покормить его чем-то вкусным, посидеть рядом на диванчике, положитьголову на плечо, а все остальное… Да ну его.

– Ой, лукавишь, подруга! Раз есть такие мечты, то и отостального не отказалась бы.

– Может, и не отказалась бы, но обойдусь прекрасно. Былбы такой человек… Только где его взять?

– Так, может, Гришка?

– Отстань ты от меня с этим Гришкой, он меня и вмолодости не волновал.

– Ага, значит, ты все-таки хочешь волноваться?

– Самую малость. Просто чтобы вспомнить, что я женщина…А впрочем, ты не могла выбрать более неподходящий момент для такого разговора?Мне некогда.

– Кто вас в аэропорт повезет?

– Гера.

– О, тогда я спокойна!

Мне сидеть удобно, а Стаська с ее длиннющими ногамивертится, то и дело вскакивает и вообще ведет себя беспокойно, к тому же она,кажется, положила глаз на молодого стюарда. Парень действительно оченьприятный, улыбчивый и явно по натуре, а не по должности. По-моему, и он неостался равнодушен к длинноногой русской фройляйн. Наблюдать за этим безмолвнымфлиртом забавно. Впрочем, он уже не вовсе безмолвный, они обменялисьнесколькими фразами по-английски. Все-таки я не зря учила ее английскому сраннего детства. Вероятно, для Адьки будет приятным сюрпризом то, что дочьхорошо владеет языком, причем именно в его американском варианте. А может, всемои тревоги и волнения напрасны, может, в самом деле она встретится с матерью иони обретут друг друга. Может, счастливая, добившаяся своего Ариадна, пойметнаконец, что такое материнская любовь, материнский инстинкт в конце концов?Дай-то бог!

Когда я проснулась, Стаська сосредоточенно заполнялакакие-то листки.

– Что это?

– Декларации. Твоя и моя. Я за тебя заполнила.

– Спасибо.

– Ты выспалась?

– Кажется, да!

– Это хорошо, а то с этой переменой часовых поясов… НоГюнтер мне сказал, что в Америке адаптируешься легче. А вот потом в Европе…

– Гюнтер – это тот хорошенький стюард?

– Ага. Клевый парень, между прочим!

– Значит, пока я спала, ты времени не теряла?

– Нет, Лёка, я теперь вообще время терять не намерена,а то всю жизнь можно профукать!

– Умнеешь не по дням, а по часам.

– Лёка, как ты думаешь, она встречать нас одна приедетили с женихом?

– Откуда я знаю? С ним, наверное, а то разволнуется,как будет машину вести?

– Эх, надо мне было научиться водить… Дура я дура!Представляешь, я сижу за рулем шикарной тачки, а кругом…

– Зеленые холмы Калифорнии? – засмеялась я.

– Именно! Вот был бы кайф!

– Ничего, еще успеешь. Я надеюсь, ты не в последний разв Калифорнию летишь.

– Думаешь?

– Я сказала – надеюсь.

– Может быть…

– Ой, у меня часы остановились, сколько нам еще лететь?

– Еще три часа. Батарейка села в часах, да?

– Видимо.

– Нестрашно. Ты счастлива небось, что увидишь своюдоченьку, а счастливые часов не наблюдают!

Но вот наконец самолет приземлился. Я окидываю Стаськусловно бы посторонним взглядом. Хороша! Блестящие русые волосы до плеч, дивныесерые глаза в темных пушистых ресницах, чуть вздернутый носик, яркие губы безпомады, отличная фигура, словом, красотка. Наверное, и впрямь метит в Голливуд!А что, чем черт не шутит? В мое время так не шутили даже черти, но теперь всеможет быть.

– Лёка, соберись, а то ты бледная… Давай, покрась щеки,у тебя же есть румяна! Э, да у тебя руки дрожат, давай я!

И пока мы сидим в ожидании, когда нас выпустят из самолета,она приводит в порядок мое лицо. Мне это приятно. В такой ответственный моментее жизни она помнит обо мне, любит меня… Наверное, ей тоже страшно и она льнетк бабушке. Кстати, я вовсе не требовала, чтобы она звала меня по имени, но онасама категорически с самого детства отказывалась звать меня бабушкой. Ей былолет семь, и я сказала, пусть называет меня бабушкой. Она тогда смерила меняскептическим взглядом и ответила:

– Бабушки такие не бывают!

Но вот мы уже проходим паспортный контроль, Стаськаослепительно улыбается пожилому китайцу, тот, сурово глядя на нее, снимаетотпечатки пальцев – такую же процедуру мы проходили в посольстве –прикладываешь палец к какой-то машинке, и там загорается огонек, – тожепроделывают и со мной, и мы, задыхаясь, спешим к выдаче багажа. Грузим его натележку.